Виктор Голявкин - Избранные

Отец снимает фуражку.

Профессор Шкловский прошел к матери в комнату, а мы с отцом остались сидеть в столовой.

Стояла перед нами стена — картина. Невольно смотрел на нее отец, и лицо его хмурилось. Но было и другое выражение на его лице. Труднообъяснимое…

Он ждал Шкловского, держа фуражку на коленях.

…Профессор Шкловский отвел отца в сторону.

— Я должен вам кое-что сообщить, — сказал он побледневшему отцу, — считаю своим долгом.

— Что-нибудь серьезное? — встревожился отец. — Неужели что-нибудь серьезное?

— Скажите, сколько времени ее косит таким образом?

— Месяца два… — сказал отец упавшим голосом.

— Она не перегружала себя физически, не поднимала тяжестей?

— Ну, что вы… я бы не посмел…

— Видите ли… — сказал профессор, — по моему мнению, она совершенно здорова. Я трачу свое время, вы тратите деньги, я смею заявить: она нисколько не больна.

— Как?! — У отца был растерянный вид.

— Вполне возможно, она сама верит в свою болезнь, но это, как вы сами понимаете, другое…

— Я ничего не понимаю, — сказал отец.

— Представьте, такое случается. Мне приходилось наблюдать, — вздохнул профессор.

— Что случается?

— Лень элементарная. Простите, эгоизм…

— Я вас не понимаю.

— Мне некогда. Денег, прошу вас, не надо. Ни в коем случае.

Он взял с вешалки шляпу.

— Я в полном обалдении, — развел отец руками.

— Здесь я вам не помощник, — сказал профессор.

— Объясните мне, все объясните, — сказал отец.

— Ну, что вам объяснять, — сказал профессор, — это долго.

— Не долго, — сказал отец.

— Долго, — сказал профессор.

— Это у нее внушение? — спросил отец.

— Это другой случай, — вздохнул профессор.

— Другой? — сказал отец. Вид у него был жалкий.

— Женщины требуют к себе внимания, — отвечал профессор, пытаясь пройти, — они многого требуют. Однообразная домашняя работа их утомляет, они ищут выхода, находят его по-разному…

— Не хотите ли вы сказать, что жена моя вполне здорова? — сказал отец, загораживая дорогу.

— Вот именно это я и хотел вам сказать.

— Доктор, вы не шутите? Я своим ушам не верю! Ведь были врачи! Массажист Кукушкин брал по пять рублей в день! Он накладывал ей горячий парафин на спину, он месяц накладывал ей парафин на спину, профессор!

— Кукушкин ей не нужен, — сказал профессор.

— Кукушкин брал по пять рублей, — повторил отец. — За что же он их брал?

— Я, как видите, с вас ничего не беру, — сказал профессор, отстраняя отца. — Не в моих принципах брать с людей деньги ни за что.

— А Жислин?! — почти крикнул ему отец. — А врач Жислин?

— Жислин был введен в заблуждение, — сказал профессор, возясь с французским замком.

— Вот еще новость! — Отец был ошарашен крепко. — Вот еще гуси-лебеди перелетные… — Никогда я от отца не слышал такого выражения.

— Откройте же мне, наконец! — сказал профессор.

— Вы меня озадачили, доктор! — сказал отец. — Вы меня чертовски озадачили, как же мне теперь все понимать?..

— Поменьше обращайте внимания, мой совет. Не каждый будет с вами так откровенен, как я. Но мое правило, я считаю своим долгом сказать все начистоту. Только когда больной серьезно болен, я считаю своим долгом ему этого не говорить. Но лечить его. Вы меня поняли?

— Ничего я не понял, — отвечал отец, открывая профессору дверь, — ровным счетом я ничего не понял.

Захлопнув дверь, отец воскликнул:

— Каков гусь, а? Я его хотел вышвырнуть, негодяя, мошенника! Не мог в болезни разобраться! Порол мне глупость целый час! Но у него хватило благородства не взять денег! Ему стыдно брать… Каков профессор?! Но какую чушь он порол, а? Ты слышала, что он порол?

— Что он сказал? — спросила мать.

— Противно повторять, не стоит. Противно его слушать. Хотя он и не взял денег, но более подлого человека я в своей жизни не встречал!

Они вышли на балкон и так стояли, облокотившись на перила, отец крыл профессора, премилая картина.

— Алло!

Я чуть от радости не задохнулся, когда Иркин голос услышал.

— Здорово, что ты мне позвонила, — говорю, — ужасно здорово!

Она сразу замолчала, ждет, что я ей еще скажу.

— Ужасно рад, что ты мне позвонила! — твержу. Ничего другого мне в голову не лезло.

— Это я уже слышала, — говорит.

— Я правда рад, клянусь!

— И это все? — спрашивает она своим шикарным голоском.

— Нет, не все.

— Так что же еще?

Хотелось ей картину показать, обрадовался я как сумасшедший. Стал ей про родителей плести, что они не скоро возвратятся, без всякого подхода.