Джозеф Хеллер - Поправка за поправкой

До женитьбы Сидни Купер был заядлым игроком. Луиза часто корила его за это, но втайне была заинтригована. Выйдя за него, она принялась с завидным упорством искоренять эту привычку мужа, а заодно уж избавлять Купера и от других, представлявшихся ей неприятными, и за восемнадцать лет брака сумела обратить его в такого человека, какого ей всегда хотелось иметь в мужьях, — преуспевающего, почтенного и демонстрирующего эти качества всем своим обликом. Поначалу Купер протестовал, однако с течением лет понял, что лучшие в конечном счете результаты дает ему послушание. Оставаясь пассивным, он по крайней мере достигал мира в семье, каковой вскоре начал доставлять ему редкостное удовольствие. Нельзя сказать, что Купер наслаждался жизнью, которую создала для него жена, но, как правило, и не возражал. Однако нынешним вечером жизнь эта стала казаться ему невыносимой.

Он взглянул на Эда Чандлера и медленно покачал головой, испытывая некоторое отвращение. Чандлер был в их компании человеком, добившимся большего, чем все остальные. Перед войной он занимался закупками скота для мясокомбината, а во время последовавшей за ее объявлением сумятицы ухитрился каким-то образом стать владельцем двух консервных заводов, кожевенной фабрики и целого состояния в наличных деньгах, размеров которого никто, впрочем, не знал. Сейчас он, с удобством развалившийся в кресле, снисходительно поглядывавший на прочих гостей, поблескивавший большим бриллиантом, коим был украшен его левый мизинец, напоминал Куперу развращенного Будду. Купер иронически улыбнулся и снова покачал головой.

«Какое расточительство, — думал он. — Какое постыдное расточительство».

Вслух произнес едва слышно:

— Сидни Купер, интеллектуал, сибарит. Если бы стены этой комнаты могли говорить, сказать им было бы нечего.

Прием явно удался на славу. Одна из дам уже заблевала пол ванной комнаты, и Куперу было поручено навести там порядок. Покончив с этим, он мстительно закрыл окна, чтобы запах не улетучился, и возвратился в гостиную выпить чего-нибудь покрепче. Там все неумеренно пили и неумеренно болтали, из чего, думал Купер, и следовало, что прием удался на славу. Луиза уже успела сообщить ему об этом.

— Будь это еще чей-то прием, я ничего не имела бы против, — сказала она. — Однако мертвецки пьяный хозяин — это неприлично.

— Ладно, — ответил он. — Напиваться не буду.

— Я знаю, дорогой. — Она одарила мужа специально приберегаемой для приемов улыбкой. — Ну иди веселись.

И вот теперь он одиноко сидел в углу, довольный тем, что гости не уделяют ему никакого внимания. Дом переполняли Эды, Чандлеры и Луизы, предоставившие хозяина себе самому. Он чувствовал, что уже сыт всем этим по горло. Сыт скучнейшими правилами, которым подчинялось ведомое им искусственное существование, сыт тусклыми людьми, с которыми встречался на тусклых приемах, сыт любезностями, которые вынужден был говорить тем, кого втайне презирал.

Он тосковал по настоящим людям, жившим неподдельными страстями, наслаждавшимся самим фактом своего существования, — людям, которым приход смерти всегда кажется слишком ранним. Время от времени ему случалось встречаться с ними. Случалось видеть вечерами парочки, которые предавались любви по темным закоулкам или в открытую ссорились на улице. Он часто слышал беззаботный смех, вылетавший из открытой двери какого-нибудь бара. Слышал в автобусах людей, с пылом обсуждавших Хаксли или Шёнберга, и много раз видел студентов с печальными, серьезными лицами, прохаживавшихся вдоль библиотечной стены, слепых ко всему, кроме страшного обаяния некой неосуществимой мечты. А во Франции, неподалеку от испанской границы, он увидел однажды то, что осталось от лоялистов, — сообщество одетых в лохмотья, умиравших от чахотки людей, заброшенных и забытых, день за днем исчезавшую популяцию никому не нужных героев, между тем как здесь, в гостиной, Купера окружали мужчины с бриллиантовыми перстнями на мизинцах и женщины, не прочитавшие за всю жизнь ни одной газетной передовицы.

— А, вот ты где! — Он поднял взгляд и увидел улыбавшуюся ему Луизу. — Что же ты сидишь совсем один?

— Отдыхаю, — ответил Купер. — По-моему, всем и без меня хорошо.

— И пьешь, как я вижу. Прошу тебя, не напивайся.

— Напиваться не буду, — пообещал он. Внятное произнесение слов давалось ему не без труда, из чего следовало, что он пьянеет. — Мне бы и в голову не пришло напиваться на нашем приеме. Это неприлично.