Михаил Климов - Другая дверь

Сегодня он такого уже точно не написал бы…

Но лысоватый, как настоящий торговец, попробовал учесть в торговле и эту самую боль…

Хотя можно было совсем не учитывать, Слава и так был до неприличия рад результатам сделки.

– Вот тебе визитка, – хозяин ресторана одной рукой бросил на стол карточку, а другой, аккуратно сложив, убрал во внутренний карман три сотенные бумажки коричневого цвета. – Он поляк, торгует книгами всерьёз, и русскими тоже… Мой старый клиент…

И проследив взглядом за глазами собеседника, почёл себя обязанным объясниться насчет рублей:

– Храню их на черный день…

Такое отношение к рублю (как к крепкой и устойчивой валюте, на манер доллара или евро в начале двадцать первого века) настолько поразило нашего героя, что следующий свой вопрос он задал только через минуту, восстановив перехваченное дыхание:

– А с чего ты вообще взялся торговаться в рублях?

– Но ты же сам, – глаза лысоватого смотрели подозрительно, – сказал «ни копейки»…

Прохоров не смог скрыть удивления, что обычная идиома в два с лишним раза увеличила сумму сделки, лысоватый понял, что лоханулся, но поезд уже ушёл и можно было только помахать ему мокрым от слёз платочком на прощание.

Слава поступил честно: придя домой, положил перед Песей Израилевной пятьдесят марок.

– Это шо? – испугалась она.

– Твоя доля…

Надо было бы по сюжету сказать всякую пафосную дрянь – «за твою доброту и участие» или «за то, что ты такой хороший человек», но Прохоров пафоса не выносил, да и объяснять старухе, что она хороший человек, было поздновато. И слова такие были трудны для понимания нормального человека…

А тут – «твоя доля», и всё ясно…

Мадам Шнор долго смотрела на своего постояльца, изредка переводя глаза на деньги. Видно, никогда раньше она так легко не зарабатывала эти несчастные пятьдесят марок и сейчас она решала, что же делать дальше и вообще, как жить…

– Ты можешь жить у меня сколько хочешь… – наконец сказала старуха, – И ещё завтра я отведу тебя к Давиду. Вы с ним, я уверена, что-нибудь зрозумиете за старые книги…

– Нет… – возразил ей наш герой.

– Нет? – на лице Песи Израилевны обозначилось неподдельное горе. – Нет? Ты не пойдешь к Давиду?

Ну, как тут было не пойти?

– Пойду… – согласился Прохоров. – Но только сначала к твоим друзьям, которые умеют работать с документами, потом на почту, а уж потом…

– Так тут же всё рядом…

Вот так они и оказались в то утро на улице, провожаемые разнообразными взглядами.

– Вот почта… – показала рукой Песя.

– Сначала документы… – наставительно возразил Слава.

– Это – туда…

Старухе явно не хотелось уходить с солнечной улицы, где все на них смотрели, но ведомые жёсткой рукой нашего героя, они все-таки свернули в переулок.

Слава успел еще заметить вывеску на углу – «Шнейдер Шнейдерман». Перевод первого слова сохранился в памяти еще с детских лет и, как понял наш герой, это портной по фамилии Шнейдерман повесил здесь такую поэтичную рекламу. Насчет трусов можно поинтересоваться…

Мозги между тем начали упражнение на тему только что выявленную в реальности:

Кузнец Кузнецов, плотник Плотников, доктор Докторов. К сожалению, не получается учёный Учёнов или мент Ментов, но легко выходит большой Большов, жопастый Курдюков и сучка Сучкова. Последняя существовала в природе и была как раз, когда Прохоров учился в школе, преподавателем немецкого языка…

– Сюдой… – показала Песя на вход в подвальный этаж прямо с улицы. – Говорить буду я…

Кто бы сомневался?

Все или почти все знания в немецком, кроме «спасибо» и «до свидания», ограничивались этим самым «шнейдером». Были ещё в наличии Buch и Leder, но и книга, и кожа для разговора с производителями фальшивых документов нужны были не сильно.

Фальшивомонетчиком (а Слава твёрдо знал: кто делает документы, делает и деньги, технология та же) оказался какой-то по виду пожилой скандинав. Высокий, полный, с голубыми глазами и светлыми (не седыми) волосами и такой же бородой – он скорее напоминал шведа или датчанина, чем немца или еврея.

Несколько минут он изучал русский паспорт, удивлённо погладывая на Прохорова. Потом вернул его Песе и что-то сказал:

– Ты можешь использовать это здесь, – перевела та, – но он не советует тебе тащиться с этим в Россию, тебя там сразу загребут…

Понятно, возраст и рост…

А вот немецкий паспорт вызвал у скандинава отпадение челюсти.

– Как ты умудрился, – перевела Песя, когда челюсть была приподнята настолько, что её владелец смог издавать членораздельные звуки, – не только получить паспорт в сентябре семнадцатого года, но и на такой бумаге, которую здесь для документов не используют?