Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии

— А теперь мы посмотрим, кто здесь главный, а кто будет строго наказан.

Она била и таскала меня за волосы, потом протащила до дверей моей комнаты и бросила там на пол. Быстрее чем я смог подняться на ноги, она закрыла дверь и повернула снаружи в замке ключ.

— Шлюха, выпусти меня сейчас же. Или ты выпустишь меня, или я подожгу здесь все. И мы все, сгорим, сгорим, сгорим.

Я слышал, как тяжело она дышала, облокотясь на дверь снаружи. Я попытался найти запас спичек и свечей, которые я всегда держал в комнате. Но все украли. Все: спички, свечи, даже зажигалку, которую я украл у Джона Эмоса.

— Ворюга! — заорал я. — Все в этом доме воры, обманщики, шлюхи и лжецы! И все вы охотитесь за моими деньгами! Ты надеешься, что я умру сегодня, завтра, на следующей неделе или на следующий месяц, но я не умру, только чтобы увидеть тебя в гробу! Да, мама! Я буду жить, пока не умрет последняя из вас, чердачных крыс!

Она быстро пошла в холл. Теперь я испугался. Я был заперт. Я не знал, что делать. Говорил же мне Джон Эмос: подожди до ночи Рождества, чтобы все совпало в точности с той ночью, когда случился пожар в Фок-сворт Холле. Сделай свое дело так же, но по-своему, говорил он.

— Мама, — прошептал я, стоя на коленях и плача, — я не хотел ничего этого. Мама, пожалуйста, не уходи, не оставляй меня одного. Я не хочу быть один. Я не хочу быть таким. Почему ты должна жить со своим братом? Почему ты мне лгала? Отчего бы вам просто не жить рядом, и мы были бы вместе, а ты вела бы достойную жизнь?

Я всхлипывал. Мне было страшно представить теперь, что случилось полчаса назад.

Зачем она закрыла дверь, когда Синди с нею и в безопасности? Она никогда не доверяла мне. Может быть, она не доверяет и себе, не только мне? Она была рождена красивой, порочной, и искупить свой грех она может только кровью. Я вздохнул и встал, чтобы исполнить свой долг: избавить ее от бездны порока, в которую она превратила свою жизнь и нашу тоже.

— Мама! — с новой силой закричал я. — Открой немедленно! Если ты не откроешь, я убью себя! Я теперь все про вас с братом знаю, мне рассказали про ваше детство те люди по соседству. А в твоей книге я прочитал остальное. Открой дверь, если не хочешь прийти и найти меня мертвым.

Она подошла к двери и открыла ее.

— Что ты имел в виду, говоря про наше детство и людей по соседству? Кто эти люди, живущие по соседству?

— Ты все поймешь, когда увидишь ее, — сказал я загадочно, вновь исполненный злобы к ней.

Будь проклята эта Синди, в которую она так вцепилась! Это меня она родила, это я — ее дитя, а не Синди.

— Там живет еще и старик, он все знает про тебя и про вашу жизнь на чердаке. Пойдем, ты поговоришь с ними, и ты уже не будешь так счастлива со своей дочкой, мама.

Она так и осталась стоять с открытым от изумления ртом. А в голубых глазах появился дикий страх, и они стали темными-темными.

— Барт, перестань придумывать.

— Я-то никогда не придумываю, не то, что ты, — сказал я, и она начала дрожать так сильно, что чуть не выронила Синди.

Жаль, что не выронила. Правда, с Синди ничего бы не случилось: на полу толстый ковер.

— Оставайся здесь и жди меня, — сказала она, надевая пальто. — Прошу тебя, хоть однажды послушайся меня. Сиди дома и смотри телевизор. Съешь хоть все конфеты, если хочешь, но оставайся дома и никуда не выходи.

Она шла туда, к бабушке. Внутри меня внезапно возник страх, что она не вернется. Я испугался за нее.

А вдруг это вовсе не игра — то, что задумал Джон Эмос, вовсе не игра? Но я не мог ничего сказать ей. Потому что, как бы там ни было, Бог должен быть на стороне Джона Эмоса, ведь он единственный без греха.

Одевшись в самое теплое свое белое пальто и белые сапоги, мама подхватила Синди, тоже тепло одетую.

— Будь хорошим мальчиком, Барт, и помни: я люблю тебя. Я вернусь через десять минут, хотя один Бог знает, что ждет там меня, и что та женщина про меня знает.

Мне стало стыдно за то, что я наделал. Я мельком взглянул в бледное мамино лицо. Для нее будет тяжелый удар встретить там свою мать. Она умрет, и я никогда ее не увижу. Ее покарает Бог.

Отчего я не радовался, что Бог уже начал свою кару? Голова моя вновь заболела. Меня затошнило. Ноги стали ватными.

Дверь за мамой захлопнулась.

Мама, не уходи, не оставляй меня! — кричала моя душа. — Я не хочу быть один. Никто не будет любить меня кроме тебя, мама, никто. Не ходи туда, не ходи, не встречайся с Джоном Эмосом.

Я не должен был ничего говорить. Могла бы догадаться, что я здесь без нее не останусь. Я натянул пальто и побежал к окну взглянуть, как она несет Синди по дождю и ветру. Неужели она сможет взглянуть в лицо ангелу мести, она, простая женщина?