Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии

"Мама ушла и оставила меня.

Она славно устроилась.

Мама ушла и оставила меня,

И я теперь не знаю, как мне быть…"

Я заснул, и меня мучили сновидения. Старик засовывал маленького мальчика в мусорный бак. Мальчик кричал. Скоро мальчик, которым оказался я, будет сожжен вместе с другим мусором…

Вершащие кровосмешение и родившиеся от него будут наказаны, как грешники из грешников; и даже я, даже я, умирающий в мусорном баке.

Капли дождя ударили внезапно, как пули, пущенные Божьей рукой. Я стоял у окна, выходящего в сад, и глядел на дождь, секущий лица мраморных статуй. Бог наказал статуи за то, что они обнажены и греховны. Я ждал, когда придет Джори.

Грех. Мы оба согрешили уже тем, что живем с родителями, которые родителями быть не могут. Я не обернулся, когда пришла мама, но краем глаза увидел, что она оживленная, розовощекая с дождя и смеется, приветствуя Эмму. Она приехала из магазина и ведет себя так, будто ничего не случилось. Она сложила покупки в кресло, сбросила пальто и смеясь, стряхивала капли дождя с волос.

— Не люблю дождь, Эмма. Привет, Барт! Я не видела тебя до сих пор. Как дела? Соскучился по мне?

Не стану отвечать. Вообще не буду с ней разговаривать. Не хочу быть вежливым, хорошим мальчиком; не стану даже мыться. Буду делать что хочу. Они же сами делают, что хотят. Божьи слова для них — ничто. Значит, и мне можно.

— Барт, этим Рождеством будет так весело! — сказала мама, глядя не на меня, а на Синди. Думает опять о том, что бы купить Синди из одежды. — Это будет наше первое Рождество вместе с Синди. В лучших семьях всегда стремятся иметь детей обоих полов: так дети лучше узнают друг о друге, мальчики о девочках, а девочки — о мальчиках. Она обняла Синди:

— Синди, ты даже не знаешь еще, как ты должна быть счастлива, что у тебя двое таких замечательных братьев. Они будут обожать тебя, когда ты вырастешь и станешь настоящей красавицей… если они и сейчас тебя не обожают.

Бог мой! Если бы только она знала! Но Малькольм сказал, что красивые женщины глупы. Я посмотрел на Эмму, которая красивой не была и быть не могла. А она — умнее?

Эмма подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Я поежился. Да, некрасивые женщины умнее. Они-то знают, что мир не станет прекраснее только от того, что они красивы.

— Барт, ты мне так и не сказал, что бы ты хотел попросить у Санта-Клауса.

Я пристально поглядел на маму. Она прекрасно знает, что бы я хотел.

— Пони! — ответил я.

Я вытащил из кармана перочинный лож, который мне дал Джори, и стал ковырять ногти. Мама поглядела на мой нож, а потом на коротенькие волосы Синди, которые только-только начали отрастать.

— Барт, убери этот нож. Он меня нервирует. Ты можешь случайно порезаться.

Она чихнула, а потом еще два раза. И так всегда по три раза. Вытащила из сумки платок, высморкалась. Заражает воздух, которым я дышу, своими микробами.

Джори до темноты так и не пришел. Когда он, наконец, вошел и сразу закрыл за собой дверь своей комнаты, он был весь вымокший и несчастный. Мама нахмурилась, а я злорадно усмехнулся. Вот ты и поплатилась: твой дорогой, самый любимый сыночек больше тебя не любит. Вот что такое наказание за грех.

Дождь все лил. Мама смотрела на меня большими глазами, лицо ее было бледно. Волосы пушистой волной обрамляли лицо. Многие мужчины нашли бы ее прекрасной. Я выдернул волосок и, зажав кончик зубами, разрубил его ножом надвое.

— Хороший нож, — сказал я. — Острый, как лезвие бритвы. Хорошо им резать волосы, ноги, руки…

Я усмехнулся: мне понравилось, что она испугалась. Я ощутил власть. Джон Эмос прав: женщина — это жалкое, робкое подобие мужчины.

Дождь усилился. Ветер завывал и хлестал в окна; было темно, холодно. Темно и холодно. Эмма уехала. Был четверг, и она не могла даже в такую погоду не навестить подругу.

— Не принимайте близко к сердцу, мэм, — сказала она маме в гараже. — А то вы стали плохо выглядеть. То, что у вас нет температуры, не означает, что вы не можете заболеть. Барт, веди себя хорошо и не причиняй маме беспокойства.

Я пошел на кухню, по дороге представляя себе, что моя рука — это крыло самолета. Поэтому я смахнул несколько тарелок на пол, и по полу растеклась кремовая лужа, а на ней рассыпались ягоды винограда, моя порция запеканки…

— Барт, ты специально сделал это!

— Да, мама, ты всегда говоришь, что я делаю все это с тайной целью. Мне приятно, что ты еще раз убедилась в своей правоте.

И я тут же подхватил свой стакан молока и выплеснул ей в лицо. У нее была быстрая реакция, только поэтому она убереглась.