Нина Садур - Иголка любви

И Вовка испугался и замолчал.

— Марк, Марк, — сказал Витька и стал качать своей головой. — Неужели ты бросил Иру?

— Тебе какое дело? — запальчиво крикнул он, но уже усталость обдала его, сдавила своими клешнями. — Какое ему дело, Вовка! — крикнул он слабеющим голосом.

— Не знаю! — испугался Вовка. — Кто он такой? Что он тут командует?

— Я не командую, — мягко протестовал Витька. — Я рву себе сердце! Гляжу на Марека и рву.

— Зачем? — тупо удивился Вовка.

— Не знаю, — растерялся Витька и потер себе грудь. — Я очень переживаю за Марка. — И губы его дрогнули.

— А чего за него переживать? — простодушно удивился Вовка.

Скорбные Витькины глаза метнули в Вовку синие вспышечки.

— Как? — шепнул Витька. — Вы его друг, и вам все равно?

— Чего? — насторожился Вовка.

— Как чего? — подобрался Витька.

— Я с Мареком работаю вместе! У него все нормально! — крикнул Вовка. — Все нормально! — Два раза крикнул.

— У него все рушится! — настаивал Витька. — Вся его жизнь летит по осколочкам. В разные стороны!

— Куда? — испугался Вовка. — Чего врешь! Марек еще хоть куда! Да на Марека все отделение молится, — немного преувеличил Вовка. — Вот так на него смотрит. — И он показал как. — Правда, Марек?

— Тише, тише, — сказал Витька. — Не надо его будить. Лучше так, сами побеседуем.

Вовка помолчал, напряженно что-то обдумывая.

— Нет, надо с Мареком, — решился он. — Марек!

Но Марек им не откликнулся.

Не было никакого Марека.

Роман был.

Витька пришел к Рите и рассказал, скорбно отводя глаза, что Марек бросил Иру. Женщину, с которой жил пять лет. Он ее бросил, Иру, Витя встретил ее в центре на «Пушкинской», и она призналась, что больше не живет с Мареком. Улыбка у нее была шальная. Он, Витька, обратил внимание, какая шальная, как пьяная роза была улыбка. А сама Ира — под ручку с морским офицером. «Так, — сказала Рита. — Вот он какой, я знала, он всех бросает. Он порядочных женщин швыряет, как шлюх, в объятия морских офицеров. Он плевать на них хотел. Так». Губы у нее потемнели, и под глазами сразу же выступили черные тени, словно крылья были под глазами. Витька отвел скорбный взгляд и покачал головой. Все как-то печально получалось в этой жизни. Витька посмотрел на Романа.

Роман сидел на горшке и читал.

— Он не ценит! — разгоралась Рита. — Что надо? Красивая, молодая, одетая! Интеллигентная, пианистка! Боже мой, что еще надо!

— Неизвестно, — говорил Витька. — Заелся, уже сам не понимает, куда катится.

Роман читал книгу про Колобка. Книга был малышовая, но с большими буквами, за это он ее читал. Колобок тоже все время катился, как дурак, и его съела Лиса. Роман всегда нервничал, когда подбирался к Лисе, и старался отдалить встречу. Иногда просто откидывал книгу и начинал нервно расхаживать по комнате, думая о том о сем. Романа давно не стригли, и его глаза смотрели сквозь светлые заросли, ему это нравилось, как будто он сидит где-то в кустах и всех видит, а его не видят. Поэтому Роман только для вида читал про Колобка, а сам смотрел на дядю Витю. Роман его ненавидел. И жалел. Немного. И свою маму жалел. Очень. Но любил. И он не понимал, почему их всех жалеет, раз одну любит, а другого ненавидит. И уставал оттого, что не понимал, как это ему удается. Мама была даже красивее Маши, но мама была высокая, и не всегда можно было достать до ее лица — она не любила нагибаться к Роману. А Маша была как он сам, и ее теплое личико было всегда честно против его лица, и он за это гладил Машу по щеке. И Маша не ябедничала, а улыбалась, и ей нравилось, и она вспыхивала от удовольствия и говорила, что скоро у нее будет коса. И Маша любила Романа. А больше его не любил никто. Даже мама. Мама любит Романа, но ей не дают его любить, и она кричит на него. Она не знает, что, когда на него кричат, у него внутри кто-то умирает и он летит куда-то вверх тормашками вместе с этим мертвым внутри. Маша никогда не кричит на него и всегда слушает про Марека и любит Марека и его усы. Сейчас дядя Витя мучит маму, и мама станет переживать, когда дядя Витя уйдет. Можно сделать вот что… Взрослые не дерутся. Но они делают вот что.

И Роман встал со своего горшка, от долгого сидения он к нему прилип и сначала встал с горшком, но никто этого не заметил, и он отцепил от себя горшок, поставил его на пол и постоял в задумчивости. Он увидел стул. Стул стоял почти рядом с дядей Витей. Он так разволновался, что забыл надеть штаны, и его зад был отмечен розовым кругом от горшка. Роман развел волосы на лбу, заткнул их за уши и подкрался к стулу. Он подвинул стул к дяде Вите, потом немного дядю Витю к стулу, чтоб ровно стояли, влез на стул, отвел мамину руку, машинально протянутую к нему на случай падения, и (как странно видеть их лица так близко) шлепнул ладонью по дяди-Витиной щеке. Звук получился как «чмок». И сейчас все произойдет!