Нина Садур - Иголка любви

И правильно (они никогда не подводили), ничего в той встрече интересного нет.

Боже! Боже, сделай так, чтобы я не сошел с ума, а как-нибудь все это объяснилось. Не было выступа двери. Никакой двери не было.

И в тот миг, когда он окончательно понял, что умирает, что его маленькое перепуганное тело отрывается само от себя и несется с бешеной скоростью в жуткую ледяную мглу, тут — снаружи, из-за окна звук заводимой машины. Кто-то среди ночи заводит машину, собрался ехать.

И этот звук.

Он захохотал как сумасшедший. Ну конечно, он же приехал сюда вчера! Это не его квартира!

Больше он никогда, почти никогда не уезжал пить в чужие квартиры. Он стал жить только у себя. Вот какой случай был в его жизни.

Он вышел на улицу и уже по дороге на остановку забыл о них о всех, ну, о той, главной половине своей жизни — о больнице. Люди с елками шли ему навстречу. Этот год будет год Овцы. Овца — такое милое, безобидное животное, и год должен быть милым, спокойным, в этот год все отдохнут и весь год будут тихо дружить. А в остатки, скомканные дни уходящего года Змеи — самоубийц и любовников, все догрызали друг друга, добивали старые связи и отношения, чтоб в новом-то году пойти друг с другом рядышком по свежему снежку. И все это находилось в прямой связи с пятнами на Солнце.

Ира позвонила сама. Он шутил, нечто вроде благодарности за то, что она позвонила сама, первая и ему не нужно что-то менять в себе, притворяться, что их отношения каким-то чудным образом вступили в новую, удачную для них фазу. А ему пришлось бы это делать, иначе совесть загрызла бы его. И вот она позвонила, и можно добить ее. Чтоб всё — нет никакой Иры, и никто не посягает на него, и он совсем свободен, как воздушный шар, упущенный ребенком на демонстрации. Но если б он бросил трубку или продолжил топтать ногами и кричать, чтоб она сама бросила, кто бы занял Ирино место? Так просто в тридцать пять лет от родных не отказываются. Но это уже был разрыв, только не моментальный и несправедливый, как у подростков, а малодушный и больной, как у взрослых. (И потом всегда, всегда его будет манить губительная перспектива упущенного шарика.)

Он сказал: «Ирок, приходи, ладно?» Он не говорил таким голосом уже много лет (а может, никогда). На том конце провода образовалась длинная пауза, возможно, Ира потеряла сознание. Потом там что-то всхлипнуло — это рвалось Ирино дыхание.

«Но-но-но! — сказал он шутливо и строго. — Я жду! Не дурить!» — И ласково положил трубку.

Она пришла. И принесла водки. Она была свежа с мороза, пахла драгоценными духами из жизни, которая снилась всем девушкам из ПТУ, а ее нежный рот зачем-то напоминал розу. Ира боязливо поставила водку на стол, ее музыкальные пальцы дрожали.

Он не просил никакой водки. Он не хотел пить. Чего они все хотят от него?

— Я разошлась с мужем, — сказала Ира и победно выпятила подбородок. Но тут же подобралась на табурете, глянула на него исподлобья. Совсем ее лицо не приспособлено к затравленным взглядам голодного ребенка. Лицо ее приспособлено к драгоценной и таинственной жизни, которую ведут женщины с лаковых обложек дамских журналов. И получилось, что Ира притворяется (позавидовала голодному ребенку от скуки, и вот — пожалуйста). Он отвел глаза и засуетился. Он сказал: «Да, разошлась? Как, собственно, это случилось?» Словно спросил о чьей-то смерти. (Главное было сосредоточиться и вовремя выскользнуть.) В сущности, он ничего не знал о ней. Он даже не помнил ее квартиру, он там не бывал. Откуда-то она приезжала к нему вот уже пять лет, а телефон ее он на память не помнил. Неожиданно он подумал, что если потеряет записную книжку, то уже не сможет дозвониться к Ире. И к другим своим знакомым. Получится, что его нет, а есть новый, как бы приезжий откуда-то человек, который еще ни с кем не познакомился, никем не любим и не узнаваем на улице. Настоящий шарик…

— Это случилось очень просто, — мрачно сказала Ира, в глубине ее ясных глаз вспыхнуло удивление. — Я дала ему радиограмму, он сейчас у берегов Индии.

— Что он там делает? — почему-то тревожно спросил он.

— Не знаю, — сказала Ира пристыженно. — Плавает, измеряет что-то.

И они посмотрели друг на друга с недоумением, как будто обознались на улице, подумали — знакомы, но нет — обознались. «Вот это да, — подумал он. — Вот это Ира. Взяла, треснула мужа по башке и сидит на моей табуретке». Ира нахмурилась, отвела глаза. Взгляд ее наткнулся на бутылку.

— Давай выпьем водки, а? — сказала Ира. — Только ты меня не торопи, я буду пить, как умею. А? — И она совсем по-новому, тревожно и юно улыбнулась ему.