Мартин Эмис - Деньги

В полдвенадцатого или около того ко мне обратилась старуха-барменша:

— Вы что, оглохли? Она же к вам обращается, Черил. Хотите выпить с Черил?

Я кинул на стойку десятку и ничего не ответил. Барменша в коричневом гондоне могла быть родной сестрой вчерашней. Вот так всегда — сплошное повторение. Правда, некоторое разнообразие вносили девицы на сцене. Штанов ни на одной не было. Сначала я подумал, что за это им платят гораздо больше. Но, как следует присмотревшись к заведению, к девицам, я пришел к выводу, что платят им гораздо меньше.

Двумя часами позже я выписывал кругаля по Таймс-сквер, явно напрашиваясь. И очень быстро напросился. Молоденькая проститутка подошла ко мне сама, совсем еще девочка. Мы поймали такси и кварталов тридцать проехали на запад, к Челси. Я всего один раз покосился на нее в подпрыгивающей на колдобинах машине. Смуглянка, губы цвета крови, волосы «Латинос» чересчур кучерявые, чтобы блестеть. Я утешился мыслью, что, кроме бутылки «Же рив», блока «Эксекьютив лайте» и хорошей плюхи, встречу Селину целым букетом венерических болячек — «Герпес 1», «Герпес 2», «Герпес: полнометражная версия». Смутно припоминаю крошечный вестибюль какой-то переполненной ночлежки. Я заплатил за комнату, и девица повела меня вверх по лестнице. Всплыла цифра сорок долларов, и я согласился. Девица начала раздеться, я тоже. Но вдруг замер.

—Ты же беременна... — проговорил я; насколько мню, с искренним удивлением, с многоточием детской обиды на конце.

—Это неважно.

Я не мог оторвать глаз от глянцевитого, агрессивно выпирающего живота. Вроде, он должен быть мягким и беззащитным, но выглядит так агрессивно.

— Нет, это важно.

Я заставил ее одеться и сесть на кровать. Держа ее за руку, я полтора часа кряду слушал, какую лажу несу. Она все время кивала. Я заплатил ей. Кое к чему она даже прислушивалась — в общем-то, ничего сложного. Ближе к концу я воспрял духом и решил попробовать расколоть ее хотя бы на суходрочку. Я не сомневался, что она с готовностью согласится. Она похожа на меня самого. Понимает, что делать этого не следует, что надо завязывать. Но все равно делает. Я-то даже на деньги не могу сослаться. Как это назвать, когда понимаешь разницу между хорошим и плохим и выбираешь плохое — или миришься с плохим, привыкаешь к плохому?

Ничего не вышло. Я добавил ей десятку на такси. Она отправилась на дальнейшие заработки, на поиск мужиков. Я вернулся в отель, упал, не раздеваясь, на кровать и вторую ночь подряд заснул в этом городе, где все замки и выключатели перевернуты, и даже сирены воют совершенно не по-человечески.

Моя голова — это город, в разных районах которого поселились разные болячки. Жгучий зуд в челюсти и десне открыл кооператив на северо-западе. Невралгия арендовала половину дуплекса [5]в модном квартале за парком (восточные семидесятые). На южной окраине, в подбородке, пульсируют непокорные мансарды. Что касается мозга, там самый настоящий Гарлем, экспансия летних пожаров. Он бурлит и клокочет. Взрыв рано или поздно неизбежен.

Смешная все-таки вещь память. Вы не согласны? Я тоже не согласен. Память никогда меня особо не забавляла, и чем старше становлюсь, тем сильнее достают меня ее выкрутасы. Может, с памятью самой вовсе ничего и не делается, просто работы ей перепадает все меньше и меньше. Моя память, вроде, в неплохой форме. Проблема скорее в том, что сама жизнь становится все менее запоминающейся. Можете вспомнить, куда засунули ключи? С какой, собственно, стати? Лениво отмокая в ванне ближе к вечеру, слабо вспомнить, мыли пальцы ног или нет? (А на горшок сходить? Такая скукотища! После первых нескольких тысяч раз приедается хуже горькой редьки.) Я уже не запоминаю половины всего, что делаю. Не больно-то и хотелось.

Сейчас вот, например, просыпаюсь в полдень с четким ощущением, что ночью говорил с Селиной. Это вполне в ее духе — неотступно преследовать (хотя бы мысленно) в самые темные часы, как раз когда я слаб и всего боюсь. Селина знает то, что пора бы уже и всем знать. Она знает, что людей очень просто заставить бояться, дергаться и поминутно коситься через плечо. Людей очень просто запугать. Меня тоже, а ведь я еще посмелее многих буду. По крайней мере, пьянее. Вчера вот в драку ввязался ночью. Скажем так: я пай-мальчик, когда сплю зубами к стенке. Драка началась в баре, а завершилась на улице. Ударил первым я, последним — тоже я, но кто бы знал, чего мне это стоило. Тот тип дрался куда лучше, чем можно было бы подумать... Нет, Селина не звонила, не было такого. Я бы запомнил. Мотор барахлит, все время побаливает, но это какая-то новая боль, новая теснота прямо в карбюраторе. Мне и в голову не приходило, что Селина до такой степени властна над моим сердцем. Вдали от дома я как слепой щенок, Говорят же, что в разлуке сердце крепнет. Истинная правда. По крайней мере, половой распущенности мне уже точно не хватает. Я все пытаюсь вспомнить последнее, что сказал ей ночью перед отъездом, или что она мне сказала. Вряд ли что-нибудь особо важное, особо запоминающееся. А когда я проснулся утром, чтобы собрать чемодан, ее уже не было.