Наталия Терентьева - Чистая речка

– Нет, конечно.

– Так, тогда с этим решили. А ты у меня смотри! – погрозила она пальцем Веселухину. – Допрыгаешься! Колония по тебе плачет! Ты вообще себя в зеркало давно видел?

Веселухин выглядел ужасно. Вчера, наверно, он ободрал лицо, упав на землю. Виктор Сергеевич его не бил, это я точно видела. Но у Паши поперек лица шла огромная саднящая царапина. Волосы были взъерошены, надета на нем была толстовка, которую обычно носит, когда мы занимаемся в детском доме какими-нибудь хозяйственными делами. Прошлый раз Паша явно в ней красил что-то ярко-желтой краской – мы разрисовывали груду старого металлического хлама, которая ржавела в глубине нашего двора. Наверно, лучше бы было сдать ее в металлолом, но на чем вести в город – совершенно непонятно, заказать грузовик – на это ушли бы все деньги, которые можно выручить за металлолом. Поэтому кому-то пришла в голову отличная мысль – а не разрисовать ли эту кучу разноцветными красками?

Девочки хотели нарисовать радугу, но в результате получился страшноватое граффити – постарались мальчики, вернее, они не старались, а баловались и хотели перещеголять друг друга бессмысленностью ломаных замкнутых линий. Вот естественным образом и получилось такое оригинальное граффити. Паша бегал с желтым баллончиком, я это отлично помню.

Зачем он надел сегодня этот грязный свитер? Совсем ничего с утра не соображал или просто хотел выразить свой протест всему миру, который на сегодняшний день сошелся у него, бедного, в одной точке, расположенной где-то очень близко со мной…

Паша ничего не ответил Серафиме, посмотрел на меня страшным взглядом, демонстративно достал пачку сигарет и вразвалочку пошел из класса. Я только вздохнула.

– Брусникина, а теперь второй вопрос. Это то, что я подумала?

– Вы про Милютина?

– Про него, про родимого. Ты совсем, вообще, совсем уже?! – Серафима изо всей силы постучала себя по голове и поморщилась от боли. – Ой, куда-то я не туда себе попала… Вот знаешь, если бы это была не ты, я бы так не переживала. Ты знаешь, вообще, что у него баб, как опят на трухлявом пне по осени?

Я засмеялась.

– Что ты смеешься? Я серьезно! Считай – не пересчитаешь! Со всеми в школе переспал, ну… – поправилась она, – почти со всеми, с симпатичными. Присутствующие не в счет! В смысле, себя не имею в виду, у меня муж есть, ты знаешь. Майор! Не то что ногами дрыгать, как жеребец этот… А если и не переспал, но крутился только так – за милую душу! А ты куда лезешь? Что, мало тебе проблем? Поговорить мне с ним?

– Нет, Серафима Олеговна.

– А что ты у него вчера делала?

– Ужинала и… – Я хотела сказать, что я сидела в ванне, но пожалела Серафиму. – И он мне телефон свой дал старый, на время, потому что у меня телефон украли. Я же танцами у него занимаюсь. Он мой тренер.

– Тренер! – Серафима саркастически улыбнулась. – По какому предмету? Сексоведение? Ну-ка, дай мне руку. – Серафима взяла меня за запястье и сосредоточенно к чему-то стала прислушиваться. – Теперь говори: спала с Милютиным?

Я почувствовала, что краснею. Она так просто это говорит… Я, правда, тоже об этом спрашивала Алёхину, но Алёхина – другое дело. Я у мальчиков в комнате на кровати до ночи не сижу, как Дашка.

– Что ты замерла? Спала? – повторила Серафима.

– Нет.

– А с Веселухиным у тебя что?

Я понимала, что совершенно не обязана отвечать Серафиме. Но отвечала, потому что видела, что она как-то по-человечески встревожена тем, что со мной и вокруг меня происходит. А выражает это, как умеет. Орет, ругается, но сегодня не очень обидно было.

– Ничего.

– Ладно, – Серафима отпустила мою руку.

– Можно я пойду? Мне надо к маленьким. Мы сегодня не завтракали, они ничего не пили, так и будут ходить.

– Захотят, попьют… – проворчала Серафима. – Иди! Господи, за что мне это? Ладно, я с Милютиным сама разберусь!

– Не надо, пожалуйста, Серафима Олеговна, он хороший человек, его все дети любят. И мне он ничего плохого не делал.

Серафима только усмехнулась и стала похожа на себя обычную, вредную и злопамятную.

Я разыскала Любу, которая может не пить целый день, а к концу дня у нее высыхают губы, под глазами собираются сморщенные мешочки, как у старушки, и много выпить она не может. Заставила ее выпить стакан теплой воды. Люба прижалась ко мне всем своим маленьким тельцем и прошептала:

– Я вчера видела, как за тебя Пашка дрался с учителем… Они тебя любят, да? Ты такая красивая, Русенька… – она погладила меня худыми пальчиками.