Наталия Терентьева - Чистая речка

А вот то, что сейчас неожиданно Виктор Сергеевич заговорил о церкви, меня удивило.

– Я покрестился недавно, лет пять назад.

– Это давно, пять лет назад, – сказала я. – У меня еще мама была жива. Совсем другая жизнь была…

– Ну да… – он покачал головой. – Как считать, конечно. Но я имею в виду, покрестился сознательно, взрослый. И не потому что так уж верил. Скорее, не верил, да и сейчас я сомневаюсь больше, чем верю. Просто мне должны были операцию делать, я неудачно прыгнул. И перед операцией меня словно кто-то подтолкнул: «Сходи-ка ты, Витя, покрестись!» Жизнь не сильно изменилась после этого. Но некоторые поступки стал делать с оглядкой или… вообще не делать.

Я опять не понимала, о чем говорит Виктор Сергеевич. Мне даже казалось, что он не мне это говорит. Просто ему надо высказаться. Так бывает. Человек говорит, просто потому что хочет сказать, а кто попадется под руку, тот и выслушает. Я стараюсь так не делать. Потому что неизвестно, как потом пойдет гулять брехня по деревне, как часто говорила Надежда Сергеевна. Скажешь одно, потом через два дня услышишь о себе такое… С твоих же слов.

– Руся, ты извини, что-то ты меня разбередила, говорю все подряд. Ты поела? Сейчас я тебе дам телефон и поедем. И… И ты меня не бойся, я тебе правду сказал – можешь на меня полагаться. Ночевать у меня не оставайся, даже если предложу вдруг, поняла?

Я согласно кивнула, хотя не поняла, как это Виктор Сергеевич сам же может и предложить, и заранее говорит, чтобы я не соглашалась с ним. Может быть, внутри него тоже живет такой же человек, как у меня. Один хочет целоваться и так далее, а второй говорит: «Нет, не надо, ничего хорошего из этого не выйдет». Только вот кто из них прав? Тот, кто искренне чего-то хочет, или разумный, холодный, осторожный? А если тот, кто такой искренний и влюбчивый, хочет целоваться в один и тот же день с двумя разными людьми? Значит, все же прав второй – холодный и расчетливый?

– Что ты замерла? Боишься?

– Нет, – я посмотрела на чайник, который он, дотягиваясь рукой до высокой кухонной стойки, подключал два раза. – А чай не будем пить?

– Чай? – Виктор Сергеевич задумчиво посмотрел на меня, включил чайник в третий раз и снова подсел ко мне на корточках. – Брусникина, поехали, я тебя отвезу. От греха. Ага?

– Ага, – сказала я, думая, как же мне встать, если он сидит передо мной и загораживает мне проход.

Все, у меня сомнений не осталось – я нравлюсь Виктору Сергеевичу. А у меня есть одно удивительное свойство. Мне становится симпатичен человек, если я ему нравлюсь. Ведь больше всего мне нравится в Веселухине, как он на меня смотрит. Есть еще несколько старшеклассников, которые всегда ненароком вьются неподалеку, посматривают, находят повод, чтобы подойти, что-то спросить… И они мне симпатичны. Это не значит, что я с каждым буду целоваться, нет, конечно. Но я про себя знаю – я безответно страдать не буду, как, например, страдает Алёхина о Паше. Даже если Веселухин и обжимается с ней, влюблен-то он в меня, это же понятно.

К тому же Виктор Сергеевич – это не Веселухин и не старшеклассники. Его есть за что уважать. Я его сто лет знаю, он никогда никого зло не ругает, кстати, не ругается матом и не курит, от него не воняет табаком и по́том, даже когда он с нами по сто раз повторяет движения… И вообще, он красивый, у него отличная фигура, он приятный, взрослый… Это повод, чтобы сейчас сделать или сказать что-то такое, чтобы он не торопил меня уйти? Чтобы он остался сидеть на корточках около меня, держа за руки? Чтобы он приблизил ко мне лицо, и я поцеловала его ровные, очень красиво очерченные губы?

Он не уходил, я не отнимала рук. Мне не было так горячо в теле, как днем, с Веселухиным, но крайне волнительно и… любопытно, наверно. И еще приятно, что я ему, очевидно, нравлюсь.

– Да что за ерунда! Мо́рок какой-то! Видит Бог, ничего подобного у меня в голове не было сегодня утром и даже когда позвал тебя на занятие! Брусникина, ты что, колдуешь? Просто приворожила меня, а самой, оказывается, четырнадцать лет!

– Вы собирались быть моим старшим братом, – напомнила я Виктору Сергеевичу, который вдруг, в один миг, показался мне смешным и совсем не взрослым. Не в плохом смысле смешным – симпатично-смешным, но лихорадочно стучать в голове у меня не переставало. Я отобрала у него свои ладони и на всякий случай запихнула их в карманы. – Все, пошли. Кстати, вы обещали мне дать напрокат свой телефон.

– Не напрокат! Нет, ты что! Я тебе его подарю! – Виктор Сергеевич подошел к зеркальной стене, и я узнала секрет его шкафов – они были за этой стенкой, точнее, там была целая гардеробная комната.