Наталия Терентьева - Чистая речка

– Нет.

Я ответила совершенно честно. Я не знаю, что такое большая любовь. Но почему-то думаю, что прокурор имел в виду что-то другое, а не ту теплую греющую точку у меня в душе, которая появляется, когда я думаю о Викторе Сергеевиче, или когда он смотрит на меня и улыбается одними глазами.

– Допустим. Далее. Интимные отношения есть?

Я постаралась выдержать взгляд прокурора и ответила:

– Нет.

Он долго-долго смотрел на меня большими, темными глазами, похожими на маслины на пустой баночке, в которую дядя Гриша бросает окурки и плюет сверху, чтобы они не дымились.

– Допустим. И все равно это все плохо, понимаешь? Как звать?

– Его? – не поняла сразу я.

– Тебя – как звать?

– Руся.

– Все это не нужно, Руся, ни тебе, ни ему, ни школе, ни району. Дамочка эта приходила сюда ко мне, я ее помню. Очень истерическая, неуравновешенная особа. Но она не просто пришла. Она оставила заявление. И я вынужден разбираться. Подключать полицию. Приходил к тебе уполномоченный по делам несовершеннолетних?

– Нет. Я в больнице была.

– На предмет…? – поднял брови прокурор.

– С крыши упала, – кратко ответила я.

– А! – засмеялся прокурор. – Точно упала? Не бросилась?

– Нет. Паша хотел броситься, это мой друг. А я полезла его снять.

– Все как-то наоборот, да? – спросил прокурор.

– Ну да, – согласилась я.

– Так, ну хорошо, гражданка Руся… как твоя фамилия?

– Брусникина.

– Вот, гражданка Брусникина Руся. Очень бы хотелось тебе верить. Но у меня другая профессия. Постарайтесь сделать так, чтобы та дама заявление забрала. Тогда поговорят-поговорят и забудут. А иначе – придется долго и нудно разбираться. Время сейчас такое. Детей обижать не позволяется.

– Меня никто не обижал, – как можно тверже сказала я.

– Все, иди! В следующий раз паспорт не забудь.

Я не стала объяснять, что паспорт мне все равно не дадут в детском доме. Какой смысл объяснять это прокурору? Даже если он поймет. Он же не изменит существующего порядка.

Я вышла на улицу и почувствовала, как подморозило. Когда я бежала в прокуратуру, холода не ощущала совсем.

Я услышала сзади сигнал машины и звук тормозов.

– Ты откуда? Ну-ка, садись в машину…

Я не успела даже ничего сообразить, как Виктор Сергеевич открыл мне дверь, перегнувшись через сиденье.

– Давай, давай, быстро, ты же вся дрожишь. Руся, что случилось?

– У вас же занятия, – чувствуя, что я правда трясусь от холода, проговорила я.

– Да у мамы… с сердцем… – Виктор Сергеевич включил посильнее печку. – Что-то мои девочки решили все разом заболеть, да, малыш?

Никогда он так меня не называл. Я беспомощно взглянула на своего тренера. Кажется, так не нужно со мной разговаривать, потому что я теряю свою обычную уверенность и защиту. Мне нужна защита, моя собственная, – броня, маска – на каждый день. Иначе я не выживу, я это давно поняла. Иначе Лерка будет приходить и вытряхивать мою сумку, искать в ней деньги. Иначе Веселухин будет, не спрашивая моего разрешения, запираться со мной в подсобке, не заботясь, хочу я это или нет, а я буду бояться его. Иначе меня уничтожит Песцов – своим ядовитым пренебрежением. Иначе меня уничтожит любой. Не знаю, нужно ли быть в броне и маске домашним детям, но нам – нужно. Мне – нужно.

Я отвернулась к окну.

– Что? Ты что? – Виктор Сергеевич обнял меня и повернул к себе. – Ну что ты, малыш?

Я аккуратно освободилась от его рук.

– Я не малыш.

– Хорошо. Руся, моя милая девочка.

– Виктор Сергеевич… Я была сейчас у прокурора.

– У кого? – страшно удивился он.

– У прокурора, – повторила я. – Я все ему объяснила, но он сказал, что Вульфа должна забрать заявление, иначе будут разбираться.

– Ясно… – Виктор Сергеевич покачал головой и тронул машину. – Куда тебя отвезти? В больницу?

– Да.

– Почему ты меня отталкиваешь? Тебе неприятно?

– Нет.

Он коротко взглянул на меня.

– Руся, я, знаешь, что решил… Доказать она ничего не сможет, даже если и совсем с ума сошла и будет добиваться суда. Просто будет позор. Мне жалко маму.

– Я поняла, – кивнула я. – Нам не надо встречаться. Я больше не буду ходить на танцы.

– Нет, подожди. – Виктор Сергеевич снова притормозил машину и взял обе мои руки в ладони, подул на них. – Нет. Это, наверно, странно прозвучит… Я хотел поговорить об этом с мамой, но не стал сейчас ее тревожить… Давай мы с тобой… обручимся, знаешь, как раньше делали?

– Так то было раньше! – удивилась я.

– Как ты просто отказываешься! – усмехнулся Виктор Сергеевич. – Слышала бы тебя сейчас Вульфа! Вот она бы не отказалась.