Наталия Терентьева - Чистая речка

– Ты когда ушла? Я еще на обеде тебя искал!

– Паш, Паш… – Я встала и подошла к нему. – Успокойся, пожалуйста. У меня было рисование. А потом танцы.

– А-а-а! – закричал Паша. – Ну, я так и знал! Я же там был! А-а-а! Меня охранник, сволочь, сбил, говорит, никого в зале нет! Нет танцев! А ты там с ним была! Я свет видел! Видел! А шторы почему были закрыты?

– Паша… – Я быстро взяла его под руку, обернулась к Анне Михайловне и Андрею, сказав: «Извините», и отвела в сторону. Паша сопротивлялся, руку вырвал, но поплелся за мной. – Слушай, или ты сейчас немедленно прекратишь, или я…

– Что? – заорал Паша, громко смеясь. – Уедешь с ними? С этим? – Он мотнул головой в сторону Андрея. – Уезжай! Уже видели этого… – он нарочито громко произнес странное слово-мутант – бессмысленный, чудовищный бутерброд из мата и названия милого детского персонажа из старого мультфильма.

– Придурок… – негромко сказала я. – Сам придумал?

– Что? – захохотал Паша. – Я – придурок? А он – не придурок? – Он показал на Андрея.

– Паша, успокойся, что ты всех сейчас насобираешь… При чем тут Андрей?

– Ах, Андрей! Еще Андрей! Значит, этот … – Андрей? Да пошла ты..! – Паша, как положено, выматерил меня и ускакал по коридору, долбя кулаком по стенкам. Мой друг Веселухин – нелепый, жалкий и страшный одновременно.

Не успела я вернуться к Анне Михайловне, как он принесся обратно и выпалил:

– Она с тренером спит! – выпалил Паша, только грубее раз в сто.

Анна Михайловна как открыла рот, так с трудом его закрыла, а Андрей покраснел. Сам Паша был бурый от ярости, и, судя по тому, как он сучил руками, больше всего на свете ему сейчас хотелось драться.

– Что? – перевел он тяжелый взгляд на Андрея. – Думаешь, тебе обломится? На тебе! – Он показал неприличный жест, хлопнув себя по согнутой руке, но, видимо, не рассчитал, ударил слишком сильно, так, что что-то скрипнуло у него в кости.

Он сплюнул, попал на стенку, растер плевок ногой и ушел, больше всего сейчас напоминая волка из «Ну, погоди!», когда с ним случилось все плохое, что может случиться в мультфильме. В жизни после этого никто жив не остается.

Как удивительно. Ведь все происходит только в голове и в душе у Паши. Он даже не знает про поцелуй – иначе бы он его комментировал, если бы подсмотрел в окно. И не стал бы он спокойно смотреть, разбил бы окно – его раненую душу до конца бы разорвало. Нет, он просто все придумывает и от собственных фантазий и страхов взрывается. Ад внутри нас – я совсем недавно читала в одной книжке. Не дочитала ту книгу, не смогла. Но фразу запомнила.

Анна Михайловна покачала головой.

– Да, Руся, я не могла даже предположить по письмам… Что у тебя тут все так… Писала мне такие детские письма… И на фотографии – такой ребенок с грустными наивными глазами…

– Мам… – Андрей умоляюще посмотрел на мать.

– Сынок… – Анна Михайловна сдвинула пакеты, зачем-то разгладила их края и решительно встала. – Давай-ка мы с тобой поедем.

– Поедем? Куда?

– Домой, сынок.

– Прямо сейчас? Мам…

– Да. Руся, прости. Нам надо ехать. Я… я просто не готова. Я не могла себе представить. Не знаю, о чем с тобой говорить. Прости. Не думаю, что это все нужно Андрею видеть.

– Мам… – Андрей перегородил ей дорогу. – Ты же хотела, чтобы я увидел, как живут дети в детском доме. Вот, я увидел. Зачем иначе ты меня взяла с собой? Или я должен был поесть с ними, посмотреть на их кровати и уехать обратно?

– Сынок, ты все правильно говоришь… Поехали. Давай, Руся, гм… держись, – Анна Михайловна, крепко держа Андрея за руку, похлопала меня по плечу.

Тот попытался высвободиться.

– Мам, я никуда не поеду.

Анна Михайловна подняла брови.

– В смысле?

– Не поеду. Зачем мы столько сюда добирались? Да и не в этом дело… – Андрей растерялся, я видела, что он не знает, что сказать. – Мам…

– Андрей… На минутку можно тебя? – Анна Михайловна подтолкнула сына к выходу, обернулась ко мне. – Руся, мы сейчас.

Андрей тоже обернулся и посмотрел на меня. Я его не знаю совсем. И я его знаю, знала раньше, понимаю все, что он хотел тогда сказать, но промолчал. И что он совсем не так думает обо всем, как его мать, и что ему стыдно за ее реакцию, и что реакция понятна, и Анна Михайловна – очень хороший, добрый человек.

Я осталась за дверью. Вот это да. Спасибо, конечно, Паше. Но что уж такого она увидела? Разве этого не может быть в городе? Даже в самой Москве? Что, там нет любви и ревности? Нет хулиганства, нет мата? Нет таких, как Паша? Представить себе не могу, что еще месяц назад мне нравился Паша. Я думала, что он мне нравится. Сколько всего изменилось за это время!