Маркус Зусак - Подпёсок

– Ну? – спрашиваю я.

– Что «ну»? – слышу в ответ.

На мужике какой-то халат; мужик скребет бороду и пытается вытряхнуть камешек из сандалии.

– Ну, не знаю. – Это лучшее, что мне приходит в голову. – Ты, вообще, черт побери, во-первых, кто?

Он улыбается.

Смеется.

Стоит.

Подготовившись, повторяет вопрос и тут же отвечает:

– Кто я, черт побери? – Короткий смешок. – Я – Христос.

– Христос? Ты правда существуешь?

– А то, блин.

Я решаю Его проверить.

– Ну а тогда кто я?

– А мне все равно, кто ты. – И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. – Чертовы сандалии. – Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: – А вот какой ты – это, знаешь ли, другое дело.

– И какой?

– Жалкий.

– Ага.

Я жму плечами, соглашаясь.

– Тут я могу помочь, – продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.

Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».

Я спрашиваю:

– Это что?

– Вино.

– Да?

– Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.

– А-а… так ты зануда.

– Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.

– Ладно, ладно. Как Он там поживает вообще?

– Эх, последнее время ему нелегко приходится.

– Ближний Восток?

– Ага, они опять взялись за свое. – Он подходит поближе и шепчет: – Только между нами: на той неделе Он уже почти решился свернуть лавочку.

– Как это? Вселенную?

– Угу.

– Господи Иисусе!

Мои слова Его, кажется, слегка покоробили.

– Ой, да, прости, – говорю я, – так говорить нехорошо, ага.

– Не беда.

– Слушай. – Иисус решает, что пора перейти к делу. – Пришел-то я, чтобы тебе вот передать.

Он что-то вынимает из кармана халата, а я спрашиваю:

– Что там?

– А, чуток мази.

Протягивает мне.

– Для разбитого носа.

– Вот здорово. Спасибище.

Если вам интересно, как в итоге мы проучили нашего приятеля Брюса Паттерсона, так вот: никак не проучили. Мы все спланировали, подготовили, но не исполнили. Дома постоянно находились дела поважнее: вот хотя бы ледяные мамуля с отцом по отношению к нам с Рубом. Без вопросов, им совсем не по душе был наш образ жизни и то, как мы навострились их огорчать. Вы можете подумать, что эта обледенелость могла бы как-то сдержать наше стремление отомстить Брюсу за Сару, но нет. Вообще-то, нет. Стив тоже советовал нам не вмешиваться. Он вернулся к своим обычным «я вас, ребята, выше» замашкам и сказал нам, что мы дебилы. Все это немного подостудило меня, но не Руба. Он не остывал, и кстати, искренне верил, что мы не были виноваты в сердечном приступе соседской собаки. Он объяснил мне, что не наша вина, если дурной пес хлипкий, как кисель.

– Блин, играть в футбол в собственном дворе законом не запрещено, правда? – спросил он.

– Думаю, нет.

– Ты знаешь, что нет.

– Уж я думаю.

Руб переваривал задачу несколько дней и наконец, найдя меня в комнате, рассказал, каков наш план и что нужно будет делать.

– Кэм, – сказал он, – это будет мое последнее дело.

Прямо что твой Аль Капоне или кто.

– Видишь, это последний подвиг, и я завязываю с грабежами, кражами и хулиганством.

– Как ты можешь завязать с тем, чем никогда не занимался?

– Э, заткнись, а? Не спорю, у меня были крутые виражи, но теперь мне пора остановиться. Сам не верю, что это говорю, но мне пора взрослеть.

Я минутку подумал, недоверчиво так, потом спросил:

– И что мы сделаем?

– Всё просто, – был его ответ. – Яйца.

– Да ну тебя. – Я отвернулся. – Мы можем куда круче каких-то паршивых яиц.

– Нет, не можем. – Это был первый раз, когда Руб говорил на эту тему голосом действительности. – Правда в том, друган, что мы безнадежные.

На это я мог лишь покивать головой. Потом я сказал:

– Ладно.

И так мы решили, что вечером в пятницу пойдем к дому Брюса Паттерсона и забросаем яйцами его роскошную красную машинку. А может, заодно и дверь с окнами. И меня впрямь радовало, что будет последнее «дело», а то я уже начал от таких фокусов уставать.

И еще одно неустранимое обстоятельство осложняло дело больше нужного. Я никак не мог выбросить из головы Ребекку Конлон. Ну вот не мог, и все. Как ни старался. Я думал про нее и гадал, окажется ли она дома в будущую субботу или опять упорхнет жить своей жизнью без меня. Иногда это ранило, а бывало, я убеждал себя, что все это вообще слишком рискованно. «Вон, посмотри на Сару с Брюсом, – говорил я себе. – Я смело поручился бы, что парень так же бредил по Саре, как я по этой девушке, и наверняка давал себе слово, что никогда ее не обидит, в точности как я, – и вот что он с ней сделал. Раздавил всмятку, и она теперь целыми днями не слезает с кровати».