Михаил Барщевский - Князи в грязи

Связь с прежним местом службы Иннокентий не потерял. Иногда ему приходилось и здесь, дома, выполнять по просьбе коллег, усиленно занимавшихся теперь еще и перераспределением собственности, ту же работу, что в Вашингтоне. Порой Иннокентия призывали поделиться опытом с молодежью, обучавшейся в специальном, так называемом, Краснознаменном институте, в Ясеневе.

Деньги, заработанные в Вашингтоне, лежали на номерном счете в Берне. Московские доходы позволяли жить безбедно.

Проблемы возникли в личной жизни. Во время выполнения задания Иннокентию и в голову не приходило «посмотреть налево». В Москве же ситуация поменялась в корне. Он нравился девушкам, его тянуло к ним. Катя, конечно, друг, соратник, мать его дочери, но любить-то они друг друга никогда не любили… Уходить от Кати Иннокентий не собирался. Зачем? Вот уж кому можно было доверять на сто процентов — столько вместе прошли, но и лишать себя удовольствий, самых простых и плотских, тоже не хотелось…

— Скажи, медвежонок, а ты в любовь веришь? — Машины слова сливались со звуком струящейся воды. Стоя под душем, она с удовольствием следила за взглядом Иннокентия Семеновича. Со всей очевидностью он свидетельствовал о том, что Машино тело за прошедший год ему никак не приелось…

— А что у нас с тобой только что было? Можно ли не верить в то, что только что испытал?

— Испытал ты, мой дорогой, сексуальное наслаждение, а не любовь. Я так понимаю, что любовь — это совсем другое, — Маша выключила воду и изящно, кокетливо протянула руку за полотенцем. Иннокентий Семенович стоял с ним наготове.

— Ну, и что же такое, по-твоему, любовь? — Адвокат снисходительно улыбнулся.

— Любовь, это когда ты думаешь о человеке все время. Причем не конкретно представляешь себе его тело, лицо, руки, а как некую абстрактную фигуру, просто образ. Прекрати, ненасытный! — Маша твердо отвела в сторону руки адвоката, игриво подбиравшиеся к ее груди. — Я серьезно с тобой разговариваю!

— Ты знаешь, котенок, любовью все называют разные вещи. Как правило, многие путают ее со страстью. Страсть — это ведь разновидность сумасшествия, отклонение от нормы, другими словами. Но в основе страсти — химические процессы в твоем мозгу. Это — либо лечится, либо со временем проходит само. Другие… Пошли пить кофе.

— Я чай буду.

— ОК. Так вот, другие любовью называют привязанность, родственное отношение к близкому человеку. Чувство благодарности. Жалость или сопереживание. Это целый комплекс. Я бы сказал, интеллектуально-эмоциональный винегрет.

— Это тоже лечится?

— Нет, это уже не химия. Это память, это ожидание, это самовнушение. Что угодно. И само это, кстати, не проходит.

— Так, может, это привычка? Ой, лифчик мне дай, пожалуйста, — Маша показала на спинку стула, занятого Иннокентием Семеновичем.

— Так посиди. Мне приятно на тебя смотреть. Нет, это не привычка. Вот ты можешь привыкнуть всю жизнь есть пересоленное? Или переперченное? Так и здесь. Если есть что-то раздражающее, ты попытаешься от этого избавиться. Жить с этим ты не станешь.

— Получается, ты свою жену любишь? — Маша интонацией изобразила ревность.

— Как будто тебе это не без разницы! — Иннокентий Семенович усмехнулся. — Ты девочка конкретная, тебе эмоции не так важны. Хотя, конечно, инстинкт собственницы у тебя хорошо развит.

— Ну уж нет. Тебя иметь в собственности я бы не хотела!

— Что так?

— Во-первых, слишком взрослый. Во-вторых, бабник. А я не хочу, чтобы мне муж изменял. В-третьих…

— Хватит и двух аргументов. А то закомплексую, и мне станет стыдно.

— Тебе?! — Маша засмеялась так искренне и заливисто, что Иннокентий Семенович улыбнулся в ответ. Нравилась ему эта девчонка.

— А почему ты на эту тему заговорила?

— Да так просто.

— Котенок, ты «просто» ничего не делаешь. Влюбилась, что ли?

— Не важно, — Маша надула губки.

— Колись. Мы же договорились — никаких секретов.

Маша помялась несколько секунд, взяла сигарету и стала рассказывать про знакомство с Андреем. Подробности не опускала. Ей действительно хотелось, чтобы адвокат помог разобраться в ее собственных эмоциях.

Оля росла как-то незаметно. До шестнадцати лет она жила с Андреем и Аней. Но все внимание мачеха, естественно, отдавала своему сыну. Оля и чужая, и уже взрослая. Наличие домработницы избавляло Олю от забот по хозяйству и от какой-либо помощи мачехи.

Отец, приходя домой за полночь, видел дочь только по утрам, когда она собиралась в школу, а он в банк. Обмен фразами «как дела» — «все в порядке» — вот и все общение. Правда, иногда Андрей мог посадить Олю в машину и на полдня увезти куда-нибудь погулять, в кино. Или, как вариант, зимой — на каток, летом — на речку. Но Оля чувствовала, что не столько она нужна отцу, сколько ему просто хочется под каким-нибудь предлогом уехать подальше от Ани.