Андрей Меркин - Записки «лесника»

Надо ещё успеть попить пивка…

Неуловимое сходство с великим певцом ещё сослужило мне добрую службу. Перемахнув на десяток лет вперёд, мы окажемся в предолимпийской Москве, дорогой читатель.

Жизнь свела меня с одной компанией, это были приёмщики багажа с Казанского вокзала.

Здоровые мужики старше меня лет на десять.

Не мог понять, почему все ребята на машинах и при деньгах.

Однажды они ввели меня в курс дела. На камере хранения огромная табличка – «Мест нет». Рядом очередь, которая ждёт, когда они появятся.

– Ой, сыночек, прими у меня чумудан, а то совсем тяжело…

– Ты чего, мать, не понимаешь? Мест нет, и не будет! – говорит дюжее мурло и скрывается в окошке.

На самом деле мест для багажа до хуя и больше, вот только приёмщики не хотят ничего принимать.

Они ждут, когда им сунут пятёрку или трёшку. Утомлённые и измученные командировочные и просто колхозники не выдерживали и давали на лапу.

Приёмщиков багажа прикрывало начальство, вокзальные менты, районные ОБХСС-ники.

Все имели с этого неплохую долю.

Такие были времена.

Сошлись мы с одним парнем, он был внешне похож на очень популярного тогда Боярского, но гораздо здоровее и плотнее.

За это и получил кличку Малыш.

Так вот, с Малышом мы частенько вечером заезжали на Калининский проспект снять тёлок в одном из многочисленных кабаков.

Когда мы заходили в ресторан, то после знакомства Малыш или я как бы невзначай говорили:

– Во сколько завтра съёмка на Мосфильме?

Возникал неподдельный интерес.

И тут на-гора выдавалась сакраментальная информация.

Малыш – дублёр и каскадёр Боярского, а я – племянник Магомаева.

После такого фееричного ангажемента тёлки падали к нам в руки, как плоды перезревшей антоновки.

Легко и непринуждённо, на ходу, снимая трусы и бюстгальтеры.

Любой приличной девушке хотелось хоть на короткое время почувствовать себя немножко Магомаевой или Боярской.

В нашей семье всегда происходили удивительные встречи и знакомства. Когда папу летом 1941 года забрали на фронт, то он провоевал около полугода, затем был тяжело ранен, а после медсанбата попал в наркомат боеприпасов.

И сразу в личное распоряжение наркома Горемыкина Петра Николаевича.

До войны папа работал в наркомате путей сообщения и занимался как раз железнодорожными перевозками вооружения и боеприпасов.

И даже несколько раз был «десятым подающим» на докладе у лютого наркома Кагановича.

Тогда считалось нормальным делом выйти из его кабинета с мокрыми штанами. У Лазаря Моисеевича была под столом специальная кнопка.

Если он её нажимал, то тут же приходили «сотрудники органов» и ты навсегда исчезал в подвалах Лубянки с клеймом «враг народа» и «саботажник».

В альтернативном и лучшем случае Железный Нарком мог переебать по хребту или морде лица тяжёлым, как моя жизнь, «Личным делом сотрудника» в коленкоровом заскорузлом переплёте с железными уголками.

Или запустить в голову докладчика мраморным пресс-папье, надо было успеть увернуться – иначе ты калека или покойник.

После фронта и опыта работы в наркомате папу назначили одним из многочисленных помощников наркома Петра Николаевича.

Тогда-то он и познакомился с Юрием Борисовичем Левитаном и майором СМЕРШа Геннадием Петровичем Кодинским.

Папа частенько ходил обедать в гостиницу «Москва», а Левитан там перманентно проживал и уже водил дружбу с Кодинским.

Несмотря на войну, с продуктами в Москве было терпимо и даже по карточкам вполне хватало пропитания для нормального и неголодного существования.

А на чёрном рынке было вообще всё.

Даже французские духи – и это в те-то времена!

Все трое были примерно одногодки и сдружились на многие годы.

Вплоть до середины 1970-х годов и дядя Юра, и дядя Гена частенько бывали у нас в гостях, в нашей сокольнической двухкомнатной квартире.

Левитан работал на Центральном телевидении и радио почти до самой смерти, а дядя Гена трудился в «органах» даже после пенсии.

Бывших чекистов не бывает, ага.

Иногда они втроём, уже в самом конце войны, махнув по 200–300 грамм «наркомовского» спирта на рыло, выходили на променад по улице Горького в сторону Кремля и обратно.

Времена, друзья, всегда одинаковые – шли познакомиться с барышнями, или, как бы сказали сейчас, «снять тёлок».

Но комендантский час никто не отменял…

…И вот однажды останавливает их патруль городской комендатуры.