— Конечно.
— Самое подходящее для него занятие.
— Он носит чемоданы с таким видом, будто они его собственные, и сует их владельцам, будто они ему в душу плюнули. Так по крайней мере говорят.
— Да, дела…
— Хорошая профессия.
— А плохих не бывает. Вон, посмотрите-ка на Пира-с-Веревкой. Кто бы мог подумать? Смех да и только. (И все засмеялись — даже шпион, который пересел поближе, словно желая поглубже вникнуть в рассказ, от которого ему не было никакого проку.) Начиналось-то все тоже с шутки. А теперь вон как вышло.
— И ведь при этом ни на франк не потратился этот Пир.
— И от армии его освободили.
— Ну да. Как-то, когда все трепались после торжественной мессы, Чейф фан Сменскес и говорит ему, а все кругом гогочут: «Не станешь же ты, Пир, таскаться со своим хряком по крестьянским дворам, от одного к другому». И они заржали, а Флёйтье Данейлс и говорит: «Вот-вот, с хряком на веревке». Ну а Пир подумал-подумал, да и отвечает: «А что, неплохая мыслишка», видно, это ему запало в голову, стал он и впрямь ходить по дворам со своим кабаном. Всюду его видали — на улице, в поле, на дорогах, — и все с кабаном на веревочке. Так и ходил от одного хлева к другому. А через год — я про сорок восьмой говорю, ну, или где-то в это время — наш голубчик катался уже на джипе, а позади — хряк. Можете представить, какая вонища была в этом джипе?
— Ну, а Пир-то каков. Встретишь его… человеком стал!
— А потом купил собственный грузовик. И стал возить уже двух хряков. А теперь-то, гляди, разъезжает на шикарной машине, на дизельном грузовике, триста пятьдесят тысяч стоит, если не больше. Купил у брата дом и построил свинарник, что тебе ратуша.
— Ну вот, а мы над ним смеялись. Теперь не посмеешься.
— Про хряка смешно…
— У кого трефы?! А! Бито, бито, десятка пик, козырь и еще раз козырь.
— Раз уж мы начали про кабанов…
— Мы начали про карты, двенадцать очков — маловато.
— Ну так вот, раз уж мы начали про кабанов, значит, мой дядя Анри, который был швейцаром, вы же знаете…
— Ну что, играем или нет?
— Служил он, значит, швейцаром в городском театре во время войны, хорошо там смотрелся, и вообще мужик он был что надо, ну а Локюфье, знаете, принц из «Страны улыбок» [29] «Страна улыбок» — оперетта австро-венгерского композитора Франца Легара (1870–1948), написанная в 1923 году. Рассказчик неверно называет имя главного персонажа принца Соу-Хонга, но, возможно, Локюфье — имя исполнителя главной роли либо в представлении рассказчика смешалось несколько имен героев этой оперетты.
, каждый Новый год дарил ему шоколадки, и не маленькие. Ну вот, значит, началась бомбардировка, которая у Хакебейна все разрушила, бомбы тогда как горох сыпались, и одна, огромная, как Сарма [30] Сарма — большой универмаг и название бельгийского акционерного общества, созданного в 1928 году для эксплуатации сети универмагов; сокращение от Societe anonyme pour la Revente d’Articles en Masse (SARMA).
, попала прямо в театр, и наш дядюшка Анри, который спрятался в подвале один, потому что жена его уехала к матери в Лауве, взлетел на воздух вместе с этим подвалом и приземлился на заднем дворе, целехонький, без единой царапины, только левую ногу ему зажало между балок…
— Кто ходил козырями?
— И надо же было такому случиться, прямо рядом разорвало пополам цистерну с навозной жижей, и все это добро хлынуло на двор театра, маленький такой дворик — три метра на четыре, так вот нашему дядюшке Анри — привет горячий — деться некуда, а эта жижа стала подниматься, уже залила его по грудь, уже к лицу подбирается, от вони его самого выворачивает, прямо белый свет в глазах померк, думает, надо же, как повезло: таким вот манером загнуться, не сойти мне с этого места, если вру. А тут пошла вторая волна бомбежки, и яйцо, здоровенное, как Сарма, хряснуло в дом рядом с театром, стена вокруг дворика рухнула, и все это дерьмо потекло из дворика наружу. Ну а дядюшка Анри высвободил ногу, рванул оттуда и давай хохотать, наскочил на немецкого офицера, обнял его — весь как был, вонючий, в дерьме с головы до пят, — а сам смеется-заливается, все никак остановиться не может, три дня он так смеялся, пока его не упекли в психушку.
— И что же, больничная касса оплачивала, психушку-то?
— Половину.
— А!
— Ну это еще куда ни шло.
— Послушай, Янте, если я объявлю сейчас сто сорок, ты должен предложить сто пятьдесят, при моих шестидесяти козырных.
(Музыкальный автомат стоит в кафе уже четыре года, нелепое чудище в данном интерьере, у крестьян он не вызывает удивления, удивляет он одного меня. Сначала из него вырывается ураган звуков, потом течет приторное пиликанье. Человеческий голос, высокий, благородный, выпевает звуки, тянет их, смычки подхватывают голос, роняют его, голос одинокий, взмывает ввысь. Тишина. Флейта. Sei tu come stai pallida [31] Это ты, сколь ты бледна ( итал .).
, жалуется мужчина, а музыка бежит вперед, голос торопится следом за ней, гобои. «Дездемона», — рыдает мужчина, «mo-moo-moortaa» [32] умерла (итал).
. Тяжелые, напряженные, неряшливые духовые — шторм, оседающие трели скрипок, одинокий рожок в лесу, слишком высоко забравшийся речитатив.)
Читать дальше