Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Когда она сворачивает в проулок, из полумрака кафе появляются трое. Они ставят рядом три пластиковых стула с террасы и усаживаются, широко расставив ноги, возле столика, где сидит Бруно. Делая вид, будто не замечают его, они затевают яростный спор, явно по его поводу, и шипят по очереди.

Напротив кафе в водосточном желобе сидят, нахохлившись и беспокойно вертя головами, два облезлых петуха.

А в Антверпене идет снег.

В Антверпене отец Анаис сидит у камина. Твердой рукой, той самой, которой он управляет своей мыловаренной фабрикой, он только что подстриг волоски у себя в носу и бросил ножнички в пылающий камин. Потом натянул на плечи плед — ни дать ни взять могущественный властитель, который греется в сумерках у огня. Волосы у него на теле совершенно белые. Зазвонил телефон, но он и не подумал снять трубку. Достав из кармана куртки конверт, он разорвал его пополам, потом сложил половинки письма вместе, поднес их к самому носу, исчерченному вдоль и поперек «Джеком Даниэльсом» [184] «Джек Даниэльс» — сорт виски. , и, заикаясь, стал раздраженно и громко читать вслух, словно хотел, чтобы его услышала жена в своей больнице.

«Amice [185] Латинское обращение в письме. , пишет вам Бруно, ваш будущий зять. Затрудняюсь определить, удалось ли нашему туристическому клубу сблизить между собой Восток и Запад. Что касается лично меня, то я приобрел здесь голубые волосы. Надеюсь, что ваша супруга скончалась под скальпелем хирурга и теперь ваша первая сигарета за завтраком не сопровождается ее стонами. Ваша дочка снюхалась с местными церковниками и надела тюрбан. В прошлое воскресенье она забила гол, но его не засчитали из-за положения вне игры, на мой взгляд, совершенно справедливо, хоть я и не присутствовал на матче.

Я подозреваю, что у вашей дочки низкое содержание сахара в крови, хоть она и воображает себя звездой стриптиза в цилиндре и подвязках, — иначе я никак не могу объяснить ее поведение. Я предрекаю ей эпилепсию и артрит.

Мне часто приходит мысль, что мы в этой жизни больше не встретимся, но это не испортит праздника ни вам, ни мне, как по-твоему, старый хрыч? С почтением, Бруно».

Бруно не удивился, когда после четвертого выпитого им стакана тепловатого кисло-сладкого пива, после вспыхнувшего и вскоре угасшего спора трех мужчин со сросшимися бровями кто-то сел рядом с ним — он оказался тем самым парнем, которого с идиотским смехом вышвырнул из дома отец Бим, не удивился он и тому, что тот как две капли воды похож на женщину с трещоткой, которая только что проехала мимо. Джинсы у парня сзади и на коленях были такого же цвета, как волосы у Бруно.

Французскому языку его, очевидно, обучал какой-нибудь старый книжник.

— Вы будете упрекать меня в том, что я без вашего приглашения осмеливаюсь разделить ваше общество.

Бруно молча кивнул.

— Простите меня великодушно.

— Где твой осел? — спросил Бруно.

Лицо у парня правильной формы, брови, которые он постоянно хмурит, выщипаны.

— Осел, на котором ты только что ехал. С помпоном между ушами?

Парень ухмыльнулся.

— Это, вероятно, была моя сестра.

— Да-да… — промычал Бруно.

— Вы вот смеетесь в душе, а я просто смеюсь.

На лбу у него от шляпы-блина остались ровные красные полоски, с губ он так старательно стирал помаду, что их контуры расплылись, глаза у него зеленые с золотыми крапинками. На ногтях следы оранжевого лака.

— Меня чуть было… — заговорил парень, демонстративно не замечая своих соплеменников, сидящих за соседним столиком, — чуть-чуть не объявили победителем по поеданию улиток. Но мое тело отторгло их. Не правда ли, наше тело неблагодарно?

Один из деревенских вычерчивал отверткой крестики на поверхности стола и при этом искоса, но весьма внимательно поглядывал на Бруно. Это заметил и странный парень, называвший себя Гиги. Как только он произнес это имя, мужчина, чертивший отверткой по столу, издал непонятный возглас. Вероятно, это послужило знаком для трактирщика: с выражением трепетной почтительности он поставил перед Гиги стакан минеральной воды.

— Я живу сейчас у пастуха, — сказал Гиги, словно отвечая на вопрос Бруно. — А как малыш Мири? Пришлись ли вы ему по душе? Я бы безмерно удивился. Он сладок, этот крошка, но с горчинкой, как французский ликер «Сюзи». Как вы находите, его французский так же хорош, как и мой?

— Никакого сравнения! — чересчур пылко уверил его Бруно.