Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Дом состоял из двух смежных комнат, окрашенных в блеклые тона, а чуть ниже находился закуток, который служил кухней. Туалет — обыкновенная яма с оградой из бамбуковых веток — был расположен в глубине сада.

Анаис то и дело восторженно указывает Бруно на какие-то засохшие растения.

— Гляди-ка, дурачок, это же фуксии! А это… О-о-о, трубчатое дерево!

Войдя в дом, она вытирает влажным носовым платком густой слой серой пыли со стола и стульев, распахивает окна и, покачавшись на высокой короткой кровати, шарит в сумке, пытаясь найти овальный флакончик с исключительно эффективным, по ее мнению, бальзамом от морщин.

— Давай сходим на разведку в деревню. Не хочешь?

Бруно улегся на кровать, пахнущую вазелином.

— Ну нет, ты не будешь сейчас спать, об этом не может быть и речи. Пошли! Не хочешь? Ну о’кей. Тогда и я останусь дома.

Она открыла коробку консервов, но оказалось, что газовая плита не работает. Пришлось есть холодный, весь в комках, суп из спаржи. Быстро стемнело.

— Я хорошо помню, — сказала Анаис, — что раньше я частенько над тобой посмеивалась.

— Рассудок — жертва сердца! — продекламировал Бруно.

— Ну что ж, мило, — вяло отозвалась она. — Очень мило.

Потом они лежали, тесно прижавшись друг к другу, в постели, на которой, по-видимому, прежде спал толстяк, весивший не менее двухсот фунтов; Бруно и Анаис без конца сползали в глубокую вмятину посередине.

Анаис сказала, что завтра пойдет искать другую кровать, другой дом и другую деревню, ведь она еще окончательно не договорилась с хозяином насчет жилья.

— С кем? С этим тюрбаном?

— Это был местный священник. Один на всю область.

— И что он тебе сказал?

— Он говорил на своем диалекте и еще немного по-латыни.

Бруно припомнил, что в тот момент, когда они выходили из церкви, священник быстро, словно стыдясь чего-то, захлопнул за собой дверь, но в отблеске неверного света, падавшего из окна-розетки на фронтоне церкви, он различил — или ему это привиделось — какого-то ребенка в белой рубашке хориста.

— Там в церкви был ребенок, — сказал он.

Белая фигурка двигалась: рука с тремя соединенными пальцами поднималась и опускалась.

— Это был карлик, — пояснила Анаис. — Он говорит по-французски. Вернее, довольно сносно объясняется. Я собиралась поторговаться, выгадать хотя бы процентов тридцать, здесь ведь всюду надо выгадывать, в здешних краях это принято, с туристами уж точно, но мне стало неудобно торговаться при таком-то человечке, вот я сразу и клюнула.

Анаис клюнула на карлика, который на тридцать процентов меньше ее.

В потолке спальни было окошко, и млечный отблеск, проникавший снаружи — то ли от фонаря, то ли от луны, делал его похожим на мягкое округлое брюшко кита из мультфильма. За опаловым стеклом что-то колыхалось, какая-то неясная тень, что-то скребло по стеклу. Словно неведомое существо легонько трясло окно и царапало ногтями по переплету.

Наверху, на крыше, на корточках сидел карлик.

Анаис пробормотала во сне: «Не надо, нет, не надо!» — и, несколько раз вздрогнув, проснулась. Острым локтем она уперлась в ребра Бруно.

— Что это за грохот?

— Да местные развлекаются, — решил Бруно.

— В такое время? — Она взглянула на свои часы.

— Видимо, в это время они выходят на гулянку.

— А этот грохот…

— Это в нашу честь, — пошутил Бруно. — Отправление культа плодородия, в честь новых плодов — нас с тобой.

— Мило. Очень мило.

Она наконец убрала свой локоть и легонько похлопала Бруно по груди:

— Вставай. Надевай штаны.

Звук стал сбивчивым, но не прекратился.

Анаис надела свободное платье из черного крепа, чтобы хоть немного походить на местных женщин. Бруно надвинул на лоб продавленную кепку цвета хаки, которую подобрал между кроватью и тумбочкой.

Отпирая дверь, Анаис бросила:

— И не строй ты такую кислую мину. Ну хотя бы раз.

В ночной тьме мерцали десятки лампочек, горящих холодноватым голубым светом, они висели на натянутых поперек улицы проводах, украшенных бумажными гирляндами. Бруно хотел было повернуть обратно, но Анаис преградила ему путь.

— Но-но, — прикрикнул он на нее, словно на лошадь.

На противоположной стороне улицы, где на Анаис налетело убогое существо в мужском обличье, стояли, прислонясь к стене дома, плечом к плечу, шестеро мужчин. На всех были черные костюмы и застегнутые доверху белые рубашки без галстуков. Все они улыбались точно так же, как тюрбан, — почти не разжимая губ.