Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— Свиньи, — возмущается Натали, — я хоть и пьяна, но вы зашли уж слишком далеко под моим кровом.

— Да успокойтесь же, юфрау, — говорит Ио, потом добавляет: — Натали.

— Это же игра, — неслышно говорит Лотта. Но это не игра.

Альберт потихоньку долго чертыхается.

Тилли, с пылающими щеками, подмигивает Лотте, как женщина женщине, сообщнице в таких делах, когда мужчина, этот зверь, поднимает голову.

— Да, — говорит Лотта.

Жанна поворачивается к ней. Сейчас она расслабленная и гибкая, помолодела на десять лет.

— Что это такое? Ты угадала?

— Мне все равно, что бы там ни было, — кричит Натали, — но это неприлично.

— Не надо, — говорит Ио, — у них и в мыслях не было ничего дурного. — Он протягивает ей бокал, а она жалуется, оттаивает:

— Правда?

— Что бы это могло значить? Ты угадала, Натали? — Ио обхаживает ее, унимает, помогает прийти в себя, побуждает ее спросить с улыбкой:

— А ты угадал?

— Нет, — говорит он.

— Это что-то такое, — объясняет Альберт, — что регулярно разыгрывают в «Гавайях». — И все хихикают, ну и шутник же этот Альберт! Один Клод не смеется. Его блуждающий, ищущий взгляд цепляется за Лотту. Бертаатье сразу подметила, что у него не в порядке щитовидная железа, но Лотта уверена, что одной больной щитовидки мало, чтобы так выбить парня из колеи, он совсем свихнулся.

— Рождение Афродиты, — такое объяснение дает Жанна.

— Кого?

— Афродиты. Мы заслужили бутылку…

— А кто это такая? — интересуется Тилли (и Лотте интересно тоже).

Пока распивается выигранная бутылка, Клод растолковывает, что и как, но Лотта ничего не понимает в этом чуждом ей мире, который от нее так далек, в мире киноартистов, фокусников, богов, длинноволосых бородатых чужаков, с которыми иногда общается Клод, что дает ему право презирать их всех, и в особенности Лотту, да нет, не презирать, а просто не замечать.

Из семени, извергнутого Посейдоном, родилась богиня Жанна Афродита Хейлен, богиня с желтыми кошачьими глазами, в которых нет и намека на грехи, сожаления, муки совести, терзающие семейство Хейлен, на чувство стыда, охватывающее Антуана по вечерам, когда он с Лоттой наедине сидит, скованный своим вожделением, как цепью. А колыхание Жанны, оказывается, символизировало морскую стихию.

— Стоп, — говорит Ио. Он поднимает правую руку, случайный наблюдатель на судебном заседании или при чтении катехизиса. — Стоп, здесь совершается обман.

— Я тоже так думаю, — немедля подхватила Натали.

— Обман крупного масштаба.

— Почему обман? — Голос Клода режет слух.

— Ты в самом деле поверила, — обращается Ио к Жанне, которая сидит, задрапировавшись в восточный батик [146] Батик ( малайск .) — многоцветная ткань со специальной технологией окраски: сначала ткань покрывается тонким слоем воска (открытыми остаются только места, подлежащие окраске определенным цветом) и опускается в чан с краской. Затем эта процедура повторяется до полной окраски материи. Техника батика стала популярной в Европе в 50—60-е годы. , принадлежавший, как слыхала Лотта, брату Ио, миссионеру, — что все разыгранное здесь вами было рождением Афродиты?

— Клод мне так объяснил, — говорит Жанна.

— Ах вон оно что. — Ио, учитель, отец, пастор, обращается к этой бледной немочи. — А где ты об этом слышал?

— Это же всякому известно.

— Ошибаешься, — говорит Ио.

Альберт, законный отец, прокашливается.

— Существует, мой мальчик, — продолжает отец Ио, — более старая и оригинальная версия. — Затем сыплются слова из лексикона семинарии, термины с розовых страниц иллюстрированного Ларусса, непонятные и пугающие, Лотта говорит себе, что лучше не вдумываться, да, лучше просто слушать, как этот садист-всезнайка втолковывает юнцу, что, когда Кронос (кто это?) спал на берегу моря, его кастрировали другие боги и бросили «тестикулы» в воду, отчего море начало вздыматься, пениться и шуметь, тогда и возникли волны, из которых родилась Афродита.

— Ай-ай-ай, мои тестикулы! — завопил Антуан. А как же иначе.

Клод неожиданно хватает себя за загривок, пытается смягчить эффект этой новости.

— Старая версия, это еще ничего не доказывает.

— Чем старше, тем лучше, а, Тилли? — говорит Антуан.

Против насмешливо бормочущего Альберта, против удивленной и разочарованной Жанны, против клоунов Тилли и Антуана, против торжествующего, гнусного выступления Ио нет никакого противоядия. Клод больше не в силах держать себя в руках и срывается на крик.