Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— А Ио в этом году не прибавили жалованье? — спрашивает он. — Я что-то такое читал.

— Натали об этом никогда не узнает, — говорит Клод. — Эти вещи наш Ян Кредит под замком держит.

— Что? Ну, этого я не потерплю! Клод, немедленно возьми свои слова обратно!

— Какие слова? — невинным голосом спрашивает Клод.

— Те, что ты сейчас сказал! — возмущается Натали.

— Я сказал? Тетя, у тебя все хуже и хуже со слухом, я ничего плохого не говорил, тетя, — уверяет Клод.

Альберт, занятый своим бокалом тройного сухого, причмокивает губами, открывая остатки зубов.

— Жанна, он говорил это или нет? Он назвал Ио Яном и так далее, это правда или нет? — волнуется Натали.

— Я ничего не слышала, — говорит Жанна, и ее соучастие тут же вознаграждается желторотым прохиндеем, он встает и, взяв ее за руку, прижимается к ней.

— А куда девался наш красавец Ио? — спрашивает он.

— Прекрати, — вмешивается Лотта. — У человека просто есть чувство такта.

— Ах вот оно что! — Клод капает несколько прозрачных капель коньяка в свой стакан и проглатывает их.

— Он оставил нас одних, чтобы мы могли не стесняясь обсудить свои семейные дела.

— Шикарный тип, — говорит Натали.

— Какие такие дела? — Вопрос Альберта задан неспроста, в нем есть подвох, Лотта, заметив это, сидит молча, уставясь на свои колени.

— Ну, например, церковная служба, — говорит Натали. — В прошлом году мы заплатили за требу [132] Треба — святое причастие, отправление таинства. последний раз. Пора начинать новую семилетнюю серию.

— Я пас, — говорит Альберт.

Антуан интересуется, не обойдется ли дешевле пожизненное благочестие, но семейство находит, что это вульгарно. Натали презрительно хмыкает, а Жанна грубо отрезает:

— Предоставьте все мне. Я улажу дела с Ио. И хватит об этом.

— Ты отправишься прямо в рай, — апатично произносит Альберт. Жанна смеется, и Антуан снова в восторге от нее; она всегда была чужаком в семье — и когда ей было десять лет, но особенно когда ей сровнялось пятнадцать, и вот теперь здесь, когда она сидит перед ним; и не следует думать, будто это у нее от общения с иностранцем, с Джакомо, — нет, Антуан наверняка это знает: она просто другая.

Когда мимо проходит Клод, от него пахнет эфиром. На ходу он трет изгибом запястья подбородок — будто кошка умывается, — словно хочет стереть со своего пылающего лица убожество этой семьи.

— От него воняет, — замечает Антуан.

— Антуан, не смей говорить об этом, иначе сегодняшний день будет для меня окончательно испорчен.

Жанна говорит:

— Мальчик ничего не может с этим поделать.

— Жанна, не нужно об этом, я же тебя просил! — Альберт вскипает, и Натали спешит поднести ему новую порцию коньяка.

— Вот тебе, — говорит она. Он по-стариковски молча кивает ей.

В гостиной полный штиль. Теперь, когда здесь нет Ио, Джакомо прогнали, а Клод убежал сам, комната стала похожа на прохладный грот. Можно хотя бы спокойно поговорить.

— Что ты сказала, Лотта?

— Что Матушке, к счастью, не пришлось страдать.

— Давно это было. Восемь лет — срок немалый.

— Последнее время она сильно похудела и заметно сдала. Особенно лицо.

— Это у нее из-за зубов.

— Да, в таких случаях подбородок и нос сходятся вместе.

— Говорят «рак желудка», «рак легкого», хотя это все равно…

— Но ведь Матушка-то ни одной сигаретки за свою жизнь не выкурила.

— Откуда ей взять на них денег? Надо же было кормить всех вас.

— Вас? А тебя с нами не было, что ли?

— Ну почему же. Но если бы у нее после меня не было больше детей…

— Альберт! Что это еще за разговоры!

— Не забудьте, мне пришлось очень рано идти работать на черепичный завод.

— Ну, мы тут ни при чем.

— Как это ни при чем, раз вы уже были на свете! Я же из-за вас пошел!

— Ты нам даже чаевых не давал!

— А что я получал? Какие-то гроши!

— Матушка у нас была святая.

— Это точно.

— Если бы она после меня перестала рожать, было бы лучше.

— Альберт!

— По правде говоря, радости я от нее видел не так уж и много. Сами посудите: едва успел понять, что родился на свет божий, как на меня тут же надели деревянные башмаки и погнали в школу.

— Но ведь в то время все носили деревянные башмаки.

— А после школы я должен был нарвать травы для кроликов, начистить картошки, принести угля, налущить гороха, а когда стукнуло четырнадцать, оп-ля, — отправился на черепичный завод. Всю получку приходилось отдавать матери, пока меня не забрили в солдаты. А после армии пришлось даже платить за питание, в собственном-то доме. Потому что вы уже подрастали. И что же она после этого со мной сделала? Прогнала мою любовь со двора, а меня на всю жизнь…