Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— Ну говори, говори.

— Нет. Не буду.

— Давай, Альберт, мы же тут все свои, чужих нет.

— О-зло-била, — послушно выговаривает Альберт, словно через силу. Но потом продолжает, назойливо, с горечью и с пьяным упорством: — А под тем предлогом, чтобы я не остался бобылем, когда ей придет время уйти в мир иной, навязала на мою шею Таатье. Я не позволю сказать о Таатье ни одного дурного слова, но сами знаете, она меня так изводит, что иной раз кровью мочишься.

Семейство молча слушает. Луч солнца бликами играет на полированном дереве, пылинки вспархивают в воздух, когда чья-нибудь рука протягивается за бутылкой.

— Ио хорошо выглядит.

— Ты находишь? А мне кажется, у него измученный вид.

— Ио — ну что за имя для мужчины!

— Может, он нервничает. Нас ведь собралось здесь слишком много.

— Что? Это раз-то в году? Чтобы помянуть нашу Матушку!

— Но ведь это его дом.

— Натали, перестань храпеть. Или поднимись к себе.

— Я слышу все, что вы говорите. Я просто закрываю глаза, потому что солнце бьет, не переношу яркого солнца.

— Вот и Матушка так же говорила, когда хотела вздремнуть.

Натали испуганно таращит глаза.

— Но ведь Матушка была намного старше!

— У каждого свой срок.

— А почему Жанна молчит? До сих пор ни слова не сказала.

— Потому что синьор Спагетти ушел.

— Вовсе не потому, — говорит Жанна. — Он часто уходит один. Если ему не понравится какая-нибудь чепуха, какая-нибудь неудачная шутка, он сейчас же хоп — и сматывает удочки. — (Этот развязный тон, эти выражения — из прошлого, из деревни Схилферинге, когда она еще носила белые чулки, Туани, и прорвала каблучком бумагу, распяленную на тонких прутиках.)

— Так что, если захочешь выгнать его из дому, достаточно насыпать немного соли на хвост?

— О нет, когда он понимает, что я хочу его разозлить, на него это не действует.

— Ах вон как!

— Да.

— Хорошо, что еще есть люди, которые забот не знают, верно, Антуан?

Нечаянная радость, Туани полон ею до краев. Он вперяется взглядом в висящую перед ним картину.

— Как, например, я и мой Ио, — говорит Натали.

— Прекрасная парочка, должен заметить, — заплетающимся языком бормочет Альберт.

На фоне пологой, изрезанной трещинами каменной стены сидит на стуле Чиппендейла [133] Чиппендейл — стиль английской мебели, вариант стиля Людовика XVI, созданный в XVIII в. английским мебельщиком Томасом Чиппендейлом (1718–1779). узник — бородатый полуголый мужчина. Сидит неудобно, к тому же сложил перед собой свои грубые руки, но он не молится, а сцепил руки в отчаянии, натруженные ступни ремесленника и шишковатые ножки стула покоятся на сети густо заштрихованной паутины, натянутой на что-то вроде пушечного дула, но неправильной формы. В тело узника вонзены восемь мечей так, чтоб еще можно было прочитать надписи на них, если, конечно, подойти к картине поближе, но Антуан не стал этого делать, блаженно развалясь в кресле, он почти наугад разбирает латинскую надпись по краю пушечного дула: Puteus abyssi [134] Подземелье (лат). (или что-то в этом роде). Рукоятки мечей украшены звериными головами, тут и борзая, и немецкая или мехеленская овчарка, и единорог, и какая-то похожая на бычью голова; на мечах, вонзенных в плечо, живот, бедро и пах бородача, звериные головы повернуты затылком, кажется, одна голова — овечья. На голове самого Бороды, в том месте, где волосы разделяет пробор, своим пламенным клинком делает отметину Крест. На клинке (язык небесного огня иногда спускается на землю и вещает людям на всех наречиях) выгравировано (Антуан читает, наклонив набок голову) «Gladi ulterum».

— Gladys uterus [135] Худший из мечей (лат.). , — бубнит Антуан. — Лопни мои глаза, до чего забавное совпадение. — (Кровь приливает к лицу, ему становится жарко, хочется расстегнуть ворот рубашки, но на него со всех сторон смотрят.) Удивительное совпадение с именем одной очаровательной девушки, которая пожалела его, когда он ездил в Англию посмотреть матч на европейский кубок, Тоттенхем — Вашаш (счет четыре — один), да, пожалела, лучше и не скажешь, и эту девушку звали, черт побери, Глэдис, «Хау ду ю ду! Ват из ю неем? Май Антуан». — «Энтони! Майн из Глэдис».

Антуану хочется рассказать про это Альберту, но тот сидит слишком далеко. Тогда, может быть, Жанне, хоть она и смеется над ними, не подавая вида. Но есть еще и второе словцо, м-да, неизвестно, с какого конца к нему подступиться, к этому «утерус», чтобы родственничкам не полезли в голову всякие мысли (даже твоему собственному брату, Альберту, этой полусгнившей развалине). Побагровевший Антуан застыл неподвижно, захваченный воспоминанием о Глэдис, о ее белокожем теле, ее урчании и ой-ой-ой каких проворных коленях. Антуан скашивает глаза на свой гульфик, скрещивает руки, потом опускает локти, неловко ерзает на стуле — точь-в-точь как тот бородатый мужик с восемью мечами на картине. Даже в доме Ио не обходит Антуана эта напасть.