Арман Лану - Свидание в Брюгге

В ответ невнятно прозвучало:

— Машина доктра? Машина доктра? Машина доктра?

Все остальные слова потерялись в каком-то бормотанье, похожем на нечленораздельные выкрики глухонемых.

Лысый пожал плечами.

— Следуйте за мной, мосье, — сказал он.

Они прошли по узкому коридору, — впереди шествовал вразвалку сторож, задевая то одним, то другим плечом за стены, сзади — Робер, — и очутились в освещенной комнате — средневековой зале в виде ротонды; Роберу бросилась в глаза большая, далеко не новая коммутаторная доска с контактами.

— Правда-правда, он ничего не указал, доктор-то, — простодушно повторил проводник Робера, — я и знать про вас ничего не знаю.

Ночной сторож, наверное, подумал Робер, и любит почесать языком. А сторож приблизился к доске, не очень уверенно воткнул вилку в один из штепселей и снял трубку, — аппарат тоже был старенький, такие давно вышли из употребления. В камине весело потрескивали дрова. У камина на соломенном стуле восседал презабавного вида человечек с маленькой, будто у общипанной птицы, головкой и тонкой шеей на костлявом теле — тот самый, у которого сторож справлялся о докторе. Одежда вылинявшего сиреневато-голубоватого цвета живо напомнила Роберу игроков в карты из Счастливой звезды. Он улыбнулся Роберу ангельской улыбкой.

Затрещал телефон. Робер бросил взгляд на служителя в белом халате: «С кем же он решил меня соединить?» Необычность обстановки подхлестывала фантазию. Робер услышал искаженные аппаратом гудки: никто не подходил.

— Он, наверное, у себя, в малом корпусе, — сказал раздосадованный служитель. Но малый корпус тоже не отвечал. — Ну, значит, он в большом корпусе. Да, скорее всего, в большом. — Но и большой корпус молчал. Сторож посмотрел на будильник и покачал головой. Перед ним встала трудная служебная проблема.

— Доктор Дю Руа ждет меня, — твердо произнес Робер.

Но сторож все еще был полон сомнений. Наконец, устав от всех этих сложностей и собственных терзаний, — прикатили вот в автомобиле с желтыми фарами, а бог их знает, кто они такие, — он все-таки решился.

— Не позвонить ли главврачу? — неуверенно промолвил он.

Он так странно ставил ударение, что в его устах заурядные слова прозвучали как-то необычно, значительно. Однако ему вовсе не хотелось звонить главврачу, и он энергично поскреб в затылке. Робер перевел глаза с него на стол и обнаружил там наполовину пустую квадратную бутылку. От нее здорово несло спиртным, да и у служителя в белом халате глаза были подозрительно красные, и он часто моргал ими.

— Ладно уж, — вздохнул он, — отведу вас к нему домой. Пошли.

Он закурил, видимо, недовольный принятым им самим решением, и, повернувшись к улыбающемуся бездельнику с лицом святого фламандских примитивов, бросил:

— Пьетер, сядешь в машину с мосье!

Пьетер засуетился, всем своим видом выразив полную готовность, и поднял воротник в прошлом голубой куртки. «В прошлом голубое», — пронеслось у Робера в голове. А может: «голубое прошлое?» Мужчины вышли. Сторож достал огромный ключ, словно от тюремных дверей, и пошел открывать решетчатые ворота. Замок заскрипел.

Жизнь не жалела сил на оформление спектакля!

Решетка не поддавалась и отчаянно скрипела. Она стенала так же душераздирающе, как ее сестра на кладбище Мон-фор-Л’Амори, которую Робер ввел в свой фильм о Равеле. Он рассмеялся про себя. Бедная Жюльетта, каково ей!

Тот, кого сторож назвал Пьетером, разинув рот, с восхищением глядел на автомобиль, а когда Робер позвал его, принялся старательно обивать подошвы башмаков о камень, — не садиться же в грязных башмаках. Но он и не заметил, как хрустнула, словно стекло, корочка льда у него под ногами и грязь брызнула на его башмаки, запачкав их еще больше.

Жюльетта сидела, поджав под себя ноги. Доминика совсем разгулялась, и, когда человек в голубом уселся возле нее, она мило прощебетала: «Добрый вечер, мосье». Пьетер стал что-то быстро-быстро бормотать. Робер зажег фары на полную мощность, машина тронулась. Больной рукой он переключил рычаг на первую скорость. Его мертвая рука еще кое-что умела: переключать скорость, например, когда коробка передач не слишком сопротивлялась. Он не делал себе никаких поблажек. Он хотел быть таким же, как все, несмотря на руку. Когда Робер поравнялся со сторожем, тот, вообразив себя таможенником, быстро заглянул в машину, потом снял фуражку и отступил назад. На это ушло не больше секунды.

Фары выхватывали из темноты одно за другим огромные вековые деревья, образовывавшие широкую аллею. В снегу на земле кое-где краснели проплешины, словно она облезла.