Хуан Гойтисоло - Особые приметы

— Антонио, — к нему обращался стройный юноша, похожий на мавра. — Вы меня помните?

— Да, — неуверенно ответил Антонио.

— Я сын Таранто. Когда делали фильм, вы жили у нас в доме…

— А, теперь вспомнил. У тебя еще был черный пес, и ты хотел стать адмиралом.

— Да, сеньор. Пса уже нет. В прошлом году он взбесился, и сержант прикончил его из винтовки.

Они пошли на причал, сопровождаемые свитой ребятишек. Паренек шел, опустив голову и засунув руки в карманы. Он сказал, что накануне за один только выход поймали больше трехсот арроб тунца.

— А как твои приятели? — спросил Антонио.

— Одни ребята в Германию уехали, другие — работают, как я — в поле… В море теперь ходят одни старики.

— А отец продолжает рыбачить?

— Продолжает. Как только узнает, что вы тут, сразу примчится. На прошлой неделе он как раз вас вспоминал.

— А мать как?

— Она как всегда. Хотите ее повидать?

Долорес ответила за него, и они направились к первому ряду домов. В тени, подпирая дверные косяки, невесело беседовали вечные безработные. В баре жандарм в рубахе без мундира и в альпаргатах играл в домино со стариком. Ребятишки все еще шли за ними, предугадывая каждое их движение, и Антонио слышал, как один шептал другому: «Это французики, которые делали кино».

Жена Таранто, видимо, уже знала, что они придут. Чтобы прикрыть замызганную, штопаную-перештопаную кофточку, она кокетливо, точно шаль, накинула на плечи скатерть с бахромой. Детишки — четверо-пятеро — упрямо цеплялись за ее юбку, а как только вошли посторонние, разбежались и спрятались за старой занавеской, скрывавшей кровать.

— Господи, ну и срам! — сказала женщина. — Ни секунды на месте не постоят.

Она усадила гостей на два камышовых стула, а сама со старшим сыном устроилась на ящиках. Убогие олеографии и рекламные плакаты выглядели на этих стенах неуместно яркими. Смуглый мальчишка то и дело выглядывал из-за тряпки, расплываясь в белозубой, до ушей улыбке; у него была веселая и лукавая рожица чертика из коробочки.

— Поди-ка сюда, — приказала мать. — А не то выдеру.

Угроза не оказала никакого действия, и, пока они разговаривали, чумазая, смешливая рожица то и дело показывалась из-за занавески. Мысленно Антонио вновь переживал приготовления к съемкам того фильма, тогдашние разговоры и споры, словом, все те плотно заполненные дни, которые предшествовали катастрофически окончившейся поездке в Йесте. Жена Таранто подала им стакан подслащенной воды и спросила, не хотят ли они есть.

— Нет, спасибо, я не голоден.

— А сеньора?

— Тоже нет.

— Если вы хотите ехать на промысел, мы можем нанять лодку, — сказал юноша.

— А как море?

— Разве не видели?

— Мою приятельницу быстро укачивает.

— Не беспокойтесь, — сказал парнишка. — Море гладкое, как масло.

Они попрощались с хозяйкой — пришлось пообещать, что они обязательно зайдут на обратном пути; — и Антонио договорился о цене с хозяином лодки. На улице под навесом женщины старательно потрошили рыбу и, промыв ее в котле, складывали в ящики со льдом. Другие сортировали на земле икру, молоку и печень. Мухи жадно копошились в свернувшейся рыбьей крови, и в тихом, словно пронизанном светом, воздухе плавал запах пустоты и смерти, вперемежку с запахом рассола, смолы и еле уловимыми испарениями вара.

Сын Таранто вставил весла, а Долорес с Антонио устроились на корме. Чем дальше они отплывали, тем меньше становилось селение, а ребятишки все махали им руками. Солнце упорно держалось в небе, до бесконечности множась в бликах морской ряби. Пока парнишка греб к мысу, они смотрели, как солнце блестело на буйке, и, точно домовой, плясало на влажном песке; вот оно подмигнуло из осколка стекла, окружило сиянием мелькнувшую в воздухе птицу, рассыпало по воде пригоршни сверкающих блесток и, не удержавшись на поверхности, стало тонуть в море. Движением подбородка сын Таранто указал в сторону пустынных пляжей и сказал, что осенью здесь начнут строить отель для немцев.

— Они едут сюда, а мы уезжаем к ним. Так и сержант сказал: человек никогда не доволен тем, что имеет.

— За солнце денег не берут, но за деньги можно получить солнце, — сказал Антонио.

— Только из Калабардины уехало больше десяти человек. Молодые не могут прожить морем. Как только мне выправят бумаги, я в тот же день вскочу в первый попавшийся поезд, и ноги моей здесь больше не будет.

— А что отец говорит?

— Отец стар и смирился. Но я не хочу пропадать здесь, как он. Не найду работы в Барселоне — уеду за границу.