Хуан Гойтисоло - Особые приметы

Лапа — Фелипе Морено Васкес, улица Льагостера, 9, Барселона; служащий мастерской «Орион», улица Лауриа, 131. Морено перешел из зоны, занятой националистами, в зону красных и вступил в республиканскую армию. После окончания войны был осужден за дезертирство, поселился в Таррагоне в 1945 году и вступил в контакт с представителями ЕСПК; был арестован в декабре того же года; 6 мая 54-го года освобожден условно, поселяется в Барселоне.

Среда, 13-е. В 10.45 Горилла с портфелем черного цвета садится на поезд. На вокзале MCA выходит и, зайдя ненадолго на рынок, идет на улицу Принсеса, дом 40, где живет Никита. В 15.45 выходит с тем же самым портфелем. Автобусом едет до транспортного агентства, где был накануне, садится в маршрутный автобус до Хероны, купив перед отходом полдюжины газет. Автобус отправляется в 17.30. Трое наших сотрудников едут за ним следом.

Пятница, 15-е. В 18.30 Горилла снова появляется в мастерской Синего; тут же — Синий и еще трое, с виду похожие на служащих. Горилла с одним из них идут в бар «Пичи» и возвращаются обратно в мастерскую. Горилла прохаживается по тротуару. Выходит Синий, и оба идут в типографию, улица Вильямари, 96. Поговорив 20 минут, отправляются в кафе «Пуэрто-Рико», но как только туда подъезжает машина полицейского патруля и двое полицейских входят в бар, Горилла и Синий поспешно уходят.

Потянулись полные покоя дни: Антонио купался на пляже Орнильо, обедал в баре у Констансио, не торопясь переводил книгу, коротал тихие вечера с матерью. В конце августа ярмарка закрылась и оркестры убрались восвояси. День заметно укоротился, дневной зной спал, ночи стали мягкими и прохладными. По субботам Антонио приходил отмечаться в жандармерию и несколько минут беседовал с лейтенантом. Капрал вручал ему просмотренную цензурой корреспонденцию: открытки от Рикардо и Артигаса, французские журналы, испанское издание «Лайфа». В письме, которое он получил от дяди Габриэля, высказывалось глубокое разочарование его, Антонио, поведением; он обманул их надежды и не сумел закончить образования, заключил дядя, они с женою решили отныне посвятить себя и все свои средства миссионерской деятельности. Однажды почтальон принес ему телеграмму. Она была от Долорес; всего несколько слов: «Сердечный привет, буду пятницу».

В ту ночь в бессильном оцепенении бессонницы Антонио до самого рассвета одолевали воспоминания об университетской жизни. Сбивчивые эпизоды толпились и причудливо переплетались в его голове: его побег с Энрике в Париж, поездка с Альваро на съемки документального фильма и памятные злоключения в Йесте. Попытки прогнать воспоминания, забыть все разваливались, как карточный домик; он думал о том, как устроить Долорес в отель, что она будет здесь делать, и ему казалось, что время тянется слишком долго и ожиданию не будет конца.

Он все утро ждал ее, карауля в кафе у шоссе, и, увидев ее за рулем красного «дофина», от радости выбежал на середину шоссе, — ей пришлось резко затормозить. С короткой стрижкой, в кофточке без рукавов Долорес казалась моложе, и прежде чем сжать его в объятиях, она несколько мгновений, удивленная и счастливая, разглядывала его.

— Я бы тебя и не узнала с бородой, честное слово. Ох, как же ты меня напугал…

— Если хочешь, я побреюсь…

— Нет, — сказала она. — Все равно. Главное, что ты на свободе.

Оба они были взволнованы, и, чтобы скрыть это, каждый старался не смотреть другому в глаза. Антонио сел рядом с нею и спросил, как Альваро.

— Все еще на Кубе, — сказала Долорес. — И неизвестно, когда вернется.

— Пишет?

— Изредка. Ты же его знаешь. Бывает, что месяцами ни строчки.

— Ты надолго?

— О нет, я проездом. Мои родители вернулись в Испанию.

— Я приготовил тебе комнату в отеле.

— Я не могу остаться, Антонио. Мама ждет меня уже десять дней… Я заскочила на минутку только обнять тебя и хоть немного поговорить.

Видно, она заметила его разочарование, потому что сразу замолчала: глаза у обоих наполнились слезами.

— Мне ужасно жалко. Ты, должно быть, считаешь меня эгоисткой.

— Уж несколько месяцев мне не с кем слова сказать.

— Прости меня. — Долорес взяла его руку в свои и крепко сжала. — Я здесь переночую. О стольком надо поговорить, что не знаю с чего и начать.

— Я тоже, — сказал Антонио.

— Люди смотрят на нас, будто мы опасные преступники… Куда нам лучше пойти?

— Куда хочешь, только недалеко от селения.

— Помнишь, как мы тут были в прошлый раз? — спросила она. — Почему бы нам снова не отправиться посмотреть ловлю тунца?