Хуан Гойтисоло - Особые приметы

— Скромностью ты не грешишь, прямо скажем.

— Я объективна и чистосердечна.

— Что ты еще за это время узнала?

— Не все сразу, детка, а то на тебя это слишком сильно подействует.

— Ты так думаешь?

— После того вечера я уже не такая, как раньше… У меня то же лицо, те же глаза, те же губы, и все-таки я другая… Ты и не подозреваешь, какой огромный шаг я сделала благодаря тебе.

— Радуюсь.

— Когда ты ушел, я больше не хотела тебя видеть. Никогда! Но потом я подумала, рассудила и поняла, что ты прав. И вот теперь я могу на тебя смотреть и даже нахожу, что ты в общем симпатичный, честное слово.

— Очень мило с твоей стороны.

— Знаешь, вроде тащила, тащила на спине тяжелый камень — и вдруг его больше нет. И этим я обязана тебе.

— Мне? Что еще за камень?

— Подлинная ценность вещей проверяется практикой. Сидя на берегу, плавать не научишься.

— Это ты про тот вечер?

— Нет, вообще. Я впервые бросилась в воду в двенадцать лет — и поплыла. Не сделай я этого, я бы так и не разобралась в революции и, наверно, болталась бы сейчас где-нибудь в Майами.

— Ты права. Не понимаю только, какое это имеет отношение ко мне.

— Тут вопрос темперамента. Ты, скажем, хочешь и невинность соблюсти, и капитал приобрести. А я, если уж чему-то отдаюсь, так вся без остатка. Всю душу вкладываю.

— Ты молода. В твои годы…

— Ах, оставь, — оборвала его Сара. — Эту пластинку я наизусть знаю.

— Хорошо, — согласился он. — Как тебе угодно.

Они ехали по Авенида-дель-Пуэрто, обгоняя развалины-автобусы и давно отбегавшие свой век такси. На скамьях у церкви Паула дремали старики. «Моррис» промчался по набережной Коубре и пошел дальше к Атарес и Виа-Бланка, мимо автопарков, складов, платформ с навесами. Было жарко, ослепительно сияла пелена облаков, рассеивая солнечный свет.

— Ты рассердился? — спросила Сара.

— Ничуть.

— Я же вижу, так и кипишь от злости. — Она положила руку ему на плечо и ласково погладила по волосам. — Прости.

— Нечего прощать.

— Обещаю, что впредь буду доброй. Пусть сегодня у нас будет веселый день. Тебе нравятся негритянские ритуальные церемонии?

— Пока что не пропустил ни одной.

— У мальчика, с которым я встречаюсь, есть приятель, он негр-ньяньиго. Третьего дня он пригласил нас на оплакивание в Гуанабакоа.

— Ты пошла?

— Конечно.

— А я думал, вы с ним в ссоре, — проговорил он, стараясь сохранить безразличный вид. — Значит, ты с ним снова встречаешься?

— А! Разве я тебе не сказала? — Сара закурила сигарету. — Мы помирились. Еще в тот вечер.

— Нет, про это ты мне не говорила. — Острая колющая боль пронизала ему грудь, он почувствовал, что задыхается. Разорвав тишину, на той стороне бухты завыла сирена, и звук ее слился с его страданием, словно пришел не издалека, а брызнул из недр его муки. — Теперь я понимаю, почему ты не ночуешь дома.

— Откуда ты это узнал? — спросила Сара.

— Вчера вечером я ждал тебя.

— Да, эту ночь я спала не у себя.

— И можно узнать, с кем? — Вопрос сорвался непроизвольно. Альваро яростно нажал на акселератор. — Нет, нет, не надо отвечать.

— А я и не думаю отвечать, — возразила Сара. — Не возьму в толк, почему ты со мной так разговариваешь.

Они проехали мост через реку Лиано. Мимо промелькнули унылые дома пригорода Арангурен. Сирена выла, не переставая, словно и в самом деле была выражением его состояния и он мог бы усилием воли оборвать этот нестерпимый вой. Доехав до перекрестка, он свернул на шоссе в Реглу. По обочинам дороги, неотступно преследуя машину, проносились мутные, поблекшие от дождей и солнца щиты с рекламой американских товаров, исчезнувших с рынка после революции, — фантомы потустороннего мира. У автобусных остановок стояли очереди. На перекрестке шоссе Масео и Марти Альваро затормозил, пропуская погребальную процессию.

— О, посмотри! — Сара показала пальцем на маленький белый гробик. — Это ребенок.

За похоронными дрогами двигалась пестрая толпа провожающих. Первой шла мать, ее поддерживали под руки двое негров величавой осанки. Молча шагали мужчины в промасленной, заляпанной краской рабочей одежде. Богомолки, все в белом, тянули вполголоса литании. Рядом с искренно опечаленными родными плелись дети, явно скучая и притворно серьезничая.

— Что с тобой? — спросила Сара.

— Не знаю. — Громко сигналил клаксон остановившейся за «моррисом» машины, и Альваро отъехал к тротуару. — Мне стало нехорошо.

— Ты весь бледный… Может, вернемся?