Иван Шевцов - Голубой бриллиант

– Желание появится. Стоит только обнять и поцеловать. Женщина всегда может, хотя и не всегда хочет. А мужчина наоборот: всегда хочет, но не всегда может. Тебе наверно это известно по Лукичу. – Последние слова его меня возмутили и я грубо бросила:

– Лукича прошу не трогать. Тебе до него никогда не подняться. Запомни это, заруби себе на носу. Он не просто великий артист. Он необыкновенный человек.

– Ну извини. Не будем о Лукиче, я согласен с тобой. Но ты же не давала ему подписку. Ты мне нравишься. Очень нравишься.

– Ну что из того? Возможно, я многим нравлюсь. Так что же мне и под каждого ложиться?

– Но я не каждый. Я известный в России поэт. Мои книги изданы миллионным тиражом. Меня знают миллионы. Иные считают за честь иметь интимные отношения с известным поэтом. Ты знаешь, сколько было у Пушкина любовных отношений с женщинами? Больше сотни.

– А ты превзошел и Пушкина?

– Не важно. Недостатка не было. Стоило только поманить.

– И они летели, как мухи на мед, на ходу раздевались и спешили лечь под тебя.

– Да, и ложились, и были довольны, благодарны.

– Какой же ты хвастун. О психологии женщины ты судишь по стихам своего собрата Андрея Вознесенского: «сущность женщины горизонтальна». Так?

– Вознесенский никакой не поэт. Это графоман и пошляк, – с яростью произнес Виталий. Он был взбешен. Я понимала его и, может, даже сочувствовала. Но не могла пересилить себя, хотя он мог бы сойти и за «производителя». Я сказала уже миролюбиво:

– Ты не обижайся и не огорчайся. И не скучай-ка, это говорит тебе Чайка.

– Не удачная рифма. Тебе больше подходит Лариса – крыса, – в сердцах выдавил он и уже вставая с кровати, сказал примирительно: – Надеюсь, до Лукича наш эпизод не дойдет. Обещай. – Я пообещала. – А теперь спи спокойно. Я тебя не потревожу. – И все же уходя, наверно на что-то надеясь, он поцеловал меня в губы.

Я долго не могла уснуть. Я думала над психологией мужчин: если ты легла под него – значит ты белокрылая Чайка, отказала ему – ты уже Крыса. А как же любовь. «Ты мне нравишься», – вспомнила его слова. Ну и что, и ты и Ююкин мне нравитесь, но то разные понятия: нравиться и любить. Я люблю Лукича, люблю первой в своей жизни и, наверно, последней любовью. И он любит, он боготворит меня. Я мечтаю о ребенке и он поддерживает мою мечту, он «за», и если б у меня состоялась тогда в мастерской с Игорем или сегодня с Виталием, он бы не возражал. Думаю, он бы одобрил мой выбор. Это был шанс. Но я им не воспользовалась. Впрочем, еще не поздно: в соседней комнате лежит и возможно тоже не спит в расстроенных неудачей чувствах «производитель», который даже в какой-то мере и симпатичен мне, как мужчина. Он готов. Но не готова я. Не могу перешагнуть ту невиданную грань, которую создает высокое и святое понятие – любовь и женское чувство достоинства и гордости.

В Москву я приехала в полдень и прямо с вокзала по автомату позвонила Лукичу.

– Я с нетерпением жду тебя, – как всегда мило ответил он. Войдя в квартиру, я сразу же доложила ему о своих приключениях. Не умолчала и о притязаниях Виталия. Лукич выслушал с добродушной снисходительной улыбкой, лишь беззлобно проворчал:

– Куда денешься – в каждом мужике прячется кобелина и ждет своего часа, удачного момента. А для Виталия момент был более, чем подходящий.

– Ты прав, – подтвердила я. – Но как бы ты отнесся, если б я не устояла? – напрямую спросила я. Для меня был очень важен его ответ. Он заговорил не торопясь:

– Я тебе уже раньше говорил: если дело шло о ребенке, то я поддерживаю любой твой шаг. Решающее слово всегда за тобой. – Он сделал паузу, лицо его приняло озабоченное выражение, глаза нахмурились, и он заговорил мрачным тоном: – Сегодня утром звонил твой отец. Из Твери звонил. Он просил тебя срочно приехать домой.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросила я.

– На такой же мой вопрос, он ответил кратко и сухо: об этом поговорим при встрече в Москве. И положил трубку.

Боже мой… Сердце мое затрепетало: произошло, очевидно, то, чего я больше всего опасалась. Я вся обмякла, как нагретая свеча и прижалась к Лукичу, ища в нем спасительной защиты. Он ласково поцеловал меня в лоб и нежно обнял.

– Ну что ты, родная. Не надо волноваться и расстраиваться. Мы еще не знаем, в чем дело.

– Я знаю, я догадываюсь. То, что он собирается поговорить с тобой в Москве, для меня все объясняет. Ему стали известны наши с тобой отношения.

– Ну и что, даже если так – объяснимся. Мы что? Совершили преступление? – спокойно сказал Лукич.