Наталия Гуревич - Осенний Донжуан

- Сволочь. Все с ней в порядке... - повторил он.

Сунул записку в карман и отправился на работу.

Катя проснулась задолго до рассвета. Она пыталась рассмотреть в темноте лицо Нелюбова, и оно представлялось ей суровым, даже неумолимым. Осторожно Катя сползла с дивана, в кухне написала записку, поминутно оглядываясь; шепотом вызвала такси, скоро оделась и пошла дожидаться машину у подъезда.

Она попросила водителя остановить за несколько домов до нужного адреса. Чувствуя себя Зоей Космодемьянской, подкралась к почтовому ящику. Опустила записку, не удержалась, стала вглядываться сквозь прутья решетки в окна дома. В сумеречном окне гостинной ей вдруг померещилось чье-то лицо, и Катя, слегка пригибаясь, побежала к машине.

Нелюбов спал в той же позе, когда она вернулась. Катя на цыпочках ушла в кухню и просидела там до звонка будильника.

За завтраком Нелюбов был мрачен. Катя сидела на краешке табуретки и смотрела, как он ковыряется в омлете.

- Пересолила? - спросила она.

- Нет.

- А чего ты такой мрачный?

- Всегда такой по утрам в понедельник.

- Хочешь сливок в кофе?

- Нет.

- А бутерброд с сыром?

- Нет.

- А чего хочешь?

- Оставь меня в покое.

Катя вздохнула и ненадолго замолчала.

- Ты сегодня надолго уходишь?

- Как минимум, до вечера.

- К обеду приедешь?

- Нет.

- А что тебе на ужин приготовить, свинину с ананасами или курицу с черносливом?

- Блин, оленину с персиками! Катя, помолчи, пожалуйста!

Катя покорилась, но опять ее хватило ненадолго.

- Кирюш... - тихо начала она.

- Не называй меня так. Бесит, - пресек Нелюбов.

Катя всхлипнула. Она хотела сдержаться, но всхлип получился непроизвольный, на вздохе, резкий, дикий. Всхлипнула — и сама испугалась выскочившего звука, встала, зажав рот, убежала в комнату.

Нелюбов съел еще несколько кусков омлета и выпил полчашки кофе, только потом пошел за Катей. Она сидела на диване спиной к входу. Нелюбов встал в дверях. Белая футболка обтягивала ее широкую спину, обрисовывала все складки.

- Извини, - сказала Катя, не оборачиваясь.

- За что же ты извиняешься? Это ты меня прости.

Катя все не оборачивалась. Нелюбов присел рядышком, обнял.

- Ну ладно тебе, малыш. Все будет хорошо.

- Правда? - она порывисто повернулась, обхватила его за шею, прижалась лицом к груди. - Мне так страшно чего-то...

Нелюбов молча поглаживал ее по спине, чувствуя под пальцами тугие жирные складки.

- Я сегодня сон дурной видела, - торопясь, говорила Катя. - Мы с тобой пришли венчаться, а в церкви вместо батюшки — загсовская мадам, страшная, в бигудях. И говорит: что же вы замуж идете, коли вы уже замужем? А потом: «Ну ладно, - говорит, - вот вам свидетельство и идите отсюда». И дает бумажку, а бумажка мятая, кое-как вырвана из школьной тетради в полосочку, и там написано: такого-то числа такой-то женился... И размытый синий штамп типа «уплочено». «Только, - говорит, - я в книгу записей заносить это не буду, потому что у нас здесь все понарошку». И себя я видела в белом платье... Все это очень плохо, Кирюш...

- Глупости. Это не пророчество, это всего лишь трансформация твоих мыслей. Но ты не бойся ничего. Я не увожу женщин из семьи без серьезных намерений. Ты, пожалуй, приготовь вечером свинину с ананасами, ладно? Я еще позвоню.

Он поцеловал Катю в макушку и ушел.

Великолепие выходных прошло вместе с выходными. Небо покрылось хмурью, листья на деревьях понурились, то и дело принимался дождик. В такие дни хорошо сесть в кресло у окна, завернуться в тонкий плед и почитывать классический английский детектив, задумчиво взглядывая в окно всякий раз, когда следствие заходит в тупик. Но садиться надо непременно с чистой совестью и спокойной душой — только так возможно сполна насладиться тягучим осенним днем. Если же совесть нечиста, а в душе нет покоя — неважно, происходит это от горы грязного белья, скопившегося в ванной, или завтра предстоит начать сложное дело, или тяготят прошлые ошибки, - тогда ни плед, ни кресло не помогут, лишь усугубят терзания. В таком случае нужно обязательно чем-нибудь занять руки — необходимость руководить их действиями отвлекает мозг от проблем.

Катя оглядела комнату. Будоражащая и толкающая к свершениям критичность сегодня не будоражила и не толкала. Катя равнодушно смотрела на грязные плинтусы, на полированную дверцу шкафа, всю в неопрятных разводах и липких отпечатках. Но она знала, как должно выглядеть приличное жилище. Так же хорошо она знала, что если немедленно не примется за дело, беспокойные мысли одолеют ее, обезволят, ввергнут в пучину самой страшной праздности, от которой все беды.