Глеб расхохотался.
- Действительно, - заметил Левушка. - Это последнее объяснение, которое может прийти на ум.
Иван отказался от виски, но съел тарталетку.
- Очень вкусно. Кто автор произведения?
По лицам женщин было заметно, что каждой очень хотелось назваться автором. И будь она наедине с Иваном, солгала бы, не морщась. Но в сложившихся обстоятельствах можно лишь с загадочной улыбкой предложить попробовать что-нибудь еще.
- Вот эти, с грибами, тоже замечательные, - сказала Алена.
- А хотите мяса запеченного? - спросила Чуча.
- Мммм, мясо запеченное? Я хочу! - заявил Глеб.
- Ну так возьми в холодильнике!
- Я покормлю тебя, Глебушка, - включила домовитость Галя.
Двигаясь проворно и точно, она закружила по кухне. Преграды в виде стульев она не обходила, а обтекала, ловко изгибаясь, и в общем, демонстрировала отличную хореографию. Иван смотрел на нее с одобрением.
- Галя у нас балетмейстер, учит детишек танцевать, - сказала Чуча. - Вы заметили, какая у нее осанка? Балетная выправка.
- Ой, да ладно тебе!.. - откликнулась Галя.
- Ну, а что? Что есть, то есть. Я всегда завидовала твоему умению двигаться. Вот ты двоих родила, и еще пятерых родить можешь – все равно останешься красавицей. С твоим умением носить себя лишние килограммы не ощущаются.
- Полнеть после родов необязательно, - сказала Алена. - Ты же не располнела.
- Я работала, как конь, и до, и во время, и после. Хотя, конечно, не всем это помогает...
Галя раздвинула посуду на столе, плюхнула на освободившееся место тарелку с мясом. Аромат соблазнил Левушку, и он сказал, что, пожалуй, тоже съест кусочек.
- Глеб с тобой поделится, - отрезала Галя. - Я ему что-то много положила.
Глеб подошел к столу, Галя засуетилась, уступая ему место, возникла сутолока. Иван встал.
- Было приятно познакомиться, но не смею больше мешать.
- Да вы не мешаете! - искренне воскликнула Чуча.
И Алена с Галей подтвердили:
- Не мешаете, не мешаете, нисколько!
Но Иван все-таки ушел. Ушел светловолосый красавец с твердым взглядом. Не оставил ни номера телефона – позвонить, ни адреса – подкараулить, ни волоска – приворожить.
- Вот это экземпляяяяр! - мечтательно протянула Чуча.
- Да, породистый, - сказала Алена.
А Галя ничего не сказала. Она взяла тарталетку и мрачно ее рассматривала.
- Что, Глеб, не почувствовал ли ты в воздухе веяние каких-нибудь этаких флюидов, каких-нибудь феромонов необыкновенных? - заговорил Левушка, потягиваясь к глебовской тарелке за мясом.
Глеб сделал надрез на подрумяненной сырной корочке, подумал секунду и ответил:
- Нет, не почувствовал.
- А вихрь страстей и желаний, возникший в этой кухне при появлении господина Ивана, ты узрел?
- Хм. Вихрь – узрел.
- И как же ты можешь объяснить это с медицинской точки зрения?
- Ну хватит! - рявкнула Чуча.
- Чуча-Чуча, вы хороводились вокруг незнакомого мужчины, прямо аки нимфы вкруг Апполона. Каково-то мне было видеть глаза жены моей, устремленные...
- Перестань кривляться! - крикнула Галя.
- Нет, что, правда, этот Иван так впечатляет?
- Да после тебя кто угодно впечатлит, - сказала Галя и отвернулась.
- Вот! - Левушка обвел всех многозначительным взглядом. - После меня кто угодно впечатлит! Десять лет супружеской жизни – коту под хвост.
Никто не возразил ему.
- А знаешь что, дорогая? Не пошла бы ты к чертовой матери, а? Уходи к едрене-фене и оставь меня, наконец, в покое! - Левушка вскочил и сорвался на крик. - Что ты опять кривишь недовольную рожу свою? Недовольна – уё... И бывайте у нас чаще!
- Лёв, ты что? Успокойся, сядь, - втолковывал Глеб.
- Напился, паразит, - прошипела Галя.
- Да! Я напился! Я теперь каждый день напиваться буду! Пока ты, зараза, не уйдешь от меня! - орал Левушка.
- Да где ты будешь, если я уйду! - тоже заорала Галя. - Ничтожество, гуманитарий недоделанный, мыслитель задиванный!
- Я не задиванный! Я доделанный! А ты!.. - Левушка уже выдирался из крепких рук Глеба. - Ты можешь идти и трахаться хоть с орангутангом! Если он на тебя польстится!
Галя швырнула в него тарталеткой. Левушка почти вырвался от Глеба, но тут раздался сонный голос Варяга:
- А что это вы тут делаете?..
Сегодня я проснулась у Варягов в полной несознанке и во временной неопределенности. Все болело, голова, мышцы, желудок. Пуще всего болела совесть... Я же себе слово давала — не напиваться. В моем случае «не напиваться» - это не пить вовсе, ибо сто грамм — не стоп-кран.
Читать дальше