— Мадам Эмполи приехали вчера утром, — доложил Филиппу лакей.
По распоряжению Валерио Эмполи первый завтрак ему подавали в десять часов утра. Каждое утро он два часа проводил в своей ванной комнате; душился он крепкими английскими духами «специально для мужчин» и, сидя в ванне, подолгу мечтал — это стало известно через прислугу. Валерио весьма «заботился о своей особе», и этого тоже было вполне достаточно, чтобы внушать недоверие лионцам 195… года.
Филипп провел Нобле в свою комнату, где они решили дождаться десяти часов. Все стулья были завалены книгами, гантелями, гирями. Филипп сдвинул к спинке кровати груду холстов без рам и освободил место для Нобле. Он раз и навсегда запретил прислуге прибирать комнату в его отсутствие. Взяв книгу, он сделал вид, что углубился в чтение. Неожиданное возвращение матери смутило его. Нобле окончательно расстроился при мысли, что позволил увлечь себя в такую опасную авантюру.
— Разве вы не пойдете поздороваться с матушкой? — спросил он Филиппа.
— Если я нужен матери, она пришлет за мной, — холодно отчеканил Филипп.
Вошла горничная, молоденькая, сильно намазанная, с красиво уложенными волосами. Даже в центре Лиона, на улице Республики, она легко могла сойти за парижанку, посетившую проездом провинциальный город. Она спросила Филиппа, нужно ли приготовить ему постель.
— Не нужно, — ответил Филипп, — я пробуду здесь только несколько часов. Сестра встала?
— Мадемуазель Натали вчера вернулись очень поздно. Но мадам уже заходили к ней…
Горничная оглянулась на Нобле и замолчала. Опытным взглядом она сразу определила: лицо подчиненное, а при служащих в откровенности не пускаются.
Филипп пожал плечами.
— Натали еще не протрезвилась?
— В спальне такой крик подняли!.. Мадам сразу же ушли. И хлопнули дверью.
— Кто хлопнул? Натали или мадам?
— Мадемуазель Натали, — ответила горничная.
Она снова искоса посмотрела на Нобле. Филипп знаком велел ей продолжать.
— Еще вчера вечером начался спор, — сказала горничная.
— А из-за чего спор?
— Не знаю. Кажется, мадемуазель Натали не захотели согласиться, хотя ваша мамаша очень добивались.
— Чего?
— Кажется, о какой-то подписи шла речь. Но о какой, я толком не знаю… Ваша мамаша сказали, что для этого нарочно приехали из Нью-Йорка.
— А почему сестра отказалась?
— Да они не то чтобы совсем отказали. Они сердились, зачем их беспокоят, когда они развлекаются, им, мол, нет охоты сейчас говорить о делах. У них вчера были друзья мадемуазель Бернарды. Очень много выпили, потом ушли…
— Значит, речь шла только о делах?
Раздался звонок.
— Мне звонят, — сказала горничная и бесшумно исчезла за дверью.
В десять часов лакей доложил, что господин Эмполи ждет в летней столовой.
— Идите, — сказал Нобле, — а меня велите позвать, когда господин Эмполи пожелает меня видеть.
— Нет, нет, — возразил Филипп, беря его под руку, — вы позавтракаете с нами.
Нобле уже перестал возражать. Он знал, что рано или поздно придется сдаться. С той минуты как он переступил порог этого дома, обычаи и нравы которого он никак не мог уловить, он уже действовал не по своей воле. Ничего не поделаешь: дал себя увлечь юнцу — теперь пришло время расплачиваться.
Летняя столовая, огромная комната с тремя застекленными стенами, как нос корабля, выдавалась над садом во французском стиле, спускавшимся к Соне. Отсюда открывался восхитительный вид на гряду Мон дʼОр.
Валерио Эмполи, грызя поджаренный ломтик хлеба, ходил взад и вперед по столовой. Трудно было определить его возраст, хотя чувствовалось, что моложавость его какая-то не совсем естественная. В отличие от лионских буржуа, больших любителей виноградного вина, ни малейшей красноты в лице. Почти полное отсутствие морщин и очень белая кожа без намека на румянец, поэтому возраст самый неопределенный. Стройная фигура, костюм из твида, мягкая фланелевая рубашка, галстук из тонкой шотландки. Волосы аккуратно зачесаны назад, в них ни седины, ни ее предвестника — подозрительного сероватого оттенка. Нет, не таким воображал себе Нобле таинственного властелина АПТО.
Валерио подошел к пасынку и, протянув ему руку, сказал:
— Здравствуй, Филипп.
Уловив теплую нотку в голосе Валерио Эмполи и его благожелательный взгляд, Нобле приободрился. Но Филипп ничего не заметил. Уже долгие годы он просто «не видел» своего отчима.
— Здравствуйте, мсье, — ответил он.
Филипп привык обращаться к отчиму с официальным «мсье», и вовсе не потому, что ревновал к нему мать. Это обращение должно было лечь лишним камнем в ту стену, которую он воздвиг между собой и своим окружением. Нобле не мог разобраться в таких тонкостях: решив, что молодой Летурно отдалился от своих родных не по доброй воле, он снова упал духом.
Читать дальше