Роже Вайян - Избранное

Итак, он думал, что ему следовало бы встречаться со своей возлюбленной в любом другом месте, только не на Юге. Но он находился в полной зависимости от отца не только в материальном отношении, но и в отношении времени и передвижения. Поэтому-то он и так и этак пытался разрешить неразрешимое. И если даже на ум ему приходили разные проекты, он сам считал их и неразумными, и нереальными: скажем, похитить донну Лукрецию, увезти ее на Север Италии, поселиться вместе с ней в Генуе, Турине или в Милане, работать, чтобы содержать их двоих: сил у него, слава богу, хватит — он может, к примеру, замешивать известковый раствор для строительных рабочих, может разгружать вагоны, может грузить пароходы, бить на дорогах щебенку.

Воспользовавшись праздником «тела господня», нерабочим днем в христианско-демократической республике, он решил съездить в Порто-Манакоре. Ему удалось побыть полчаса наедине с донной Лукрецией у нее дома. Это была их третья встреча без посторонних. При первой встрече он сравнил ее с Сансевериной и пожал ей руку. Во время второй — они признались, что любят друг друга.

Он заявил ей, что не может без нее жить, что она должна с ним уехать, он еще сам не знает куда, но все равно куда.

Она в молчании выслушала его, не спуская с него взгляда своих огненных глаз.

Тут он поведал ей о своих безрассудных планах, о том, что он хочет ее похитить, что они будут жить вдвоем на Севере, что он будет заниматься физическим трудом. Донна Лукреция сочла все его проекты весьма разумными, кроме выбора будущей профессии. У него уже есть аттестаты об окончании двух курсов, вскоре он получит и третий, следовательно, ему нетрудно будет устроиться так, чтобы зарабатывать на жизнь, пусть самую скромную сумму, в качестве секретаря у адвоката или у нотариуса или в качестве юрисконсульта, не бросая при этом учения. Она уже все обдумала и даже наметила точный план действий. Судья Алессандро связан давней, еще детской, а потом школьной и университетской, дружбой с одним представителем филиала крупной туринской фирмы, находящегося в Неаполе; пусть Франческо пойдет к этому человеку от имени судьи (такие словесные рекомендации никогда никто не проверяет): он скажет ему, что внезапно очутился перед необходимостью зарабатывать себе на жизнь, что его семья переехала в Пьемонт, что на руках у него вдовая мать, младшие сестры, да мало ли еще что, пусть говорит все, что угодно, но пусть объяснит, что ему необходимо жить и работать в Турине. Через несколько дней донна Лукреция сама напишет этому человеку письмо, тоже от имени судьи, и настоятельно попросит его пристроить куда-нибудь Франческо, а потом будет зорко следить за всей корреспонденцией, благо почтальон приносит письма им на дом в то время, когда муж находится в суде. Если дело сорвется, она придумает что-нибудь другое: у нее в запасе десятки проектов.

Франческо был до того изумлен, что даже забыл заключить в объятия ту, которую он уже называл про себя своей любовницей, хотя ни разу не коснулся поцелуем даже ее щеки.

А сейчас, тяжело дыша, весь в поту, отбиваясь от слепней, лезет он на вершину холма, под соснами, малонадежными защитницами от льва-солнца, среди въедливых запахов. В спешке он выбрал неудобный подъем, пожалуй самый крутой. Он недостаточно тренирован для того, чтобы расхаживать в полдень по сосновым рощам. Он человек науки, и кожа у него белая, как у его матери. При каждом шаге он спрашивает себя, почему это донна Лукреция выбрала для их свидания среди всех прочих пещер — ведь известковый холм сплошь изрыт пещерами, — почему выбрала она пещеру, находящуюся ближе всего к оконечности мыса, иными словами такую, куда и ей и ему приходится добираться пешком гораздо дольше, чем до любой другой. От одышки он теряет свою обычную самоуверенность, которая, в сущности, держится на его давней привычке, не доверяя отцу, говорить медленно, сначала подумав, и дышать ровно.

Когда он вышел от судьи после третьего свидания со своей любовницей, еще не сорвав с ее губ ни единого поцелуя, судьба его была решена.

В Неаполе он отправился к другу судьи, тот встретил его приветливо, особенно еще и потому, что на него произвели самое благоприятное впечатление молчаливость и спокойствие Франческо, так выгодно отличавшие его от суетливых неаполитанцев. Недели через три он вызвал Франческо к себе: пришла не только весьма настоятельная рекомендация от донны Лукреции, но и письмецо от епископа города Фоджи, которое ей удалось получить через одну свою родственницу, а также ответ из Турина, благоприятный в принципе, но требующий кое-каких уточнений об образовании молодого кандидата. Словом, все шло точно так, как рассчитала его любовница.