Юрий Гельман - Зал ожидания (сборник)

– Я не горсправка, поял! – заявил Валера.

– Я понимаю, и всё же… – с надеждой в голосе продолжал Павел Игнатьич.

Валера посмотрел на него с явным пренебрежением, поежился, медленно достал из кармана сигареты, закурил, выдерживая мучительно долгую паузу.

– Катюха давно уже не работает, – сказал он, наконец. – Завязала.

– Вот как! – воскликнул Павел Игнатьич. – Знаете, я очень рад!

– Заглохни, ты! – рявкнул Валера. – Чё ты гонишь, падаль? Ты знаешь, какие клиенты, на нее западали? Ты знаешь, сколько бабок я потерял?

Павел Игнатьич молчал, опасаясь спугнуть откровения сутенёра. Тот ещё выплёвывал какие-то обидные фразы, помогая себе каруселью фрайерских жестов, от чего огонек его сигареты плясал в вечернем воздухе, описывая замысловатые фигуры. Наконец, Валера умолк, удивляясь тому, как спокойно и выдержанно ведёт себя Павел Игнатьич.

– Ну, чё увял, ты, лоханка? – спросил он после паузы. – Зачем тебе Катя? Ты ж её прогнал когда-то.

– Видишь ли, Валера, – проникновенно оказал Павел Игнатьич, – в жизни случается, так, что мы совершаем ошибки, очень поздно это понимая.

– Опа, заговорил, – снова хохотнул Валера.

– Помоги мне, очень прошу, – гнул своё Павел Игнатьич.

– Да… – протянул Валера и помялся. – Ладно, достал ты меня своими соплями, козлина. Пошли, отведу тебя к Людке, она адрес знает. Только учти, мы разошлись, и ты меня забыл, поял?

– Разумеется, – облегченно вздохнул Павел Игнатьич.

Дворик был похож на сотни других, оставленных в историческом центре города догнивать свой и без того затянувшийся век. Два-три домишки буквой «П», старая, заляпанная голубятня, палисадничек под окнами, ржавый кузов от «Запорожца» на кирпичах, ещё какой-то хлам в углу, перекошенная стойка с почтовыми ящиками, перевисевшее до желтизны белье на верёвке, подпертой посередине древком от бывшего флага…

Катина дверь, почему-то черная, как старая школьная доска из воспоминаний Павла Игнатьича, оказалась в дальнем углу двора, где обрывалась вручную закатанная асфальтированная дорожка, и начинался нестройный ряд хозяйских сараюшек, пронумерованных жирной белой краской с завидной тщательностью.

Когда он еще собирался идти по добытому адресу, Павлу Игнатьичу представлялось, как округлятся, вспыхнут бенгальским огнем Катины глаза, как потом, после каких-то его слов, примирительных и нежных, улыбка тронет её слегка припухлые губы.

Но на деликатный стук Павла Игнатьича никто не отозвался. Еще бы, прошло так много времени со дня их печального расставания, целая череда наполненных новым содержанием месяцев, просто какой-то калейдоскоп событий.

«Смешно было предполагать, что Катя именно в это время окажется дома, – подумал Павел Игнатьич, переминаясь у двери. – Она ведь могла и на работу устроиться, и учиться куда-нибудь поступить. Впрочем, какая там учеба? Наверняка концы с концами еле сводит…»

– Вы кого ищете? – услышал Павел Игнатьич за спиной и оглянулся.

В нескольких шагах от него, заслоняя своей дебелой фигурой выход со двора, стояла тетка лет шестидесяти пяти, широкая, как футбольные ворота.

– Если Катюшу, так она к двум прибегает пообедать, а если Шурика, так дверь не заперта, он сам не выходит.

– Здравствуйте, – слегка кивнув, будто стесняясь своего разоблачения, произнес Павел Игнатьич. – Мне, в общем-то, Катя нужна.

– Так проходите, – уверенно предложила необъятная соседка, – у них дверь не закрывается. А Катюша, должно быть, скоро будет.

– А… – протянул Павел Игнатьич, – а Шурик, это кто?

Соседка посмотрела на него с некоторым недоверием, придирчиво оценила фигуру и качество одежды незнакомца, затем поставила у ног ведро с мусором, которое до того держала в руке.

– Так вы не от Общества инвалидов? – спросила она разочарованно. – Мы ведь Катеньку научили обратиться к ним за помощью, а то ведь крутится одна, бедненькая, а те хоть бы на Шурика пособие какое выписали.

– А Шурик этот кто? – уже более уверенно переспросил Павел Игнатьич.

– Ну, как же кто? Отец Катин, вот кто.

– Отец?

– Ну да. Зимой, в январе, что ли, из тюрьмы пришел, или из зоны, как у них там называется. Ну, инвалидом вернулся, ничего делать не может, вот Катя за ним и смотрит теперь. Он ведь, когда сел, она совсем малая была, лет десять, а то и меньше. Тетка ее забрала, шалава бешеная. Потом, через насколько лет Катя тут объявилась, уже барышня, самостоятельная. Квартира-то за ней сохранилась, вот. Да вы сами кто будете? – спохватилась вдруг она. – А-то я рассказываю тут…