Артемий Ульянов - Записки санитара морга

Где-то в другом конце коридора верещал внутренний телефон.

– Тёмыч, нутро! – орал мой напарник, заканчивающий готовить к выдаче Данидзе.

– Да хрен с ним! Забей! Это терапия, не до них сейчас, – отвечал я, на всем ходу лихо вкатывая подъемник в зону выдач.

– А если они шефу позвонят?! – продолжал полемику Боря, который никак не мог справиться с густой щетиной на впалых щеках покойного грузина.

– А если Коневы главврачу позвонят?! А? У них через час кремация в Николо-Архангельском! Давай я доделаю, а ты Макарову готовь. Там без косметики, – говорил я, отбирая у Борьки бритву.

– Через час? Успеют! – уверенно заявлял Плохиш, бросаясь к Макаровой и между делом матеря сестер 7-го терапевтического отделения.

И хотя водоворот уже давно превратился в самый настоящий цейтнот, рвущий нас на части, внутренне я был спокоен. Самое страшное для меня было позади. А ведь утром я круто перенервничал…

…Сильнее я нервничал на работе только однажды, в самом начале своей ритуальной карьеры. Мне не было еще и восемнадцати, когда я временно работал в одном старом потрепанном московском морге, который не первый год собирались закрыть. Надо заметить, работал незаконно, ведь патологоанатомия является вредным производством, и несовершеннолетним закон туда даже носа совать не велит. Позже обязательно расскажу эту историю подробно, сейчас же ограничусь лишь эпизодом.

Персонал моей первой анатомички был немногочисленным. Заведующий отделением, она же единственный врач патологоанатом, она же лаборант. И санитар, то есть я. Квалификация моя в ту пору была не то чтобы низкая. Она практически отсутствовала. Благо объемы были шуточные. С одеванием я справлялся сносно. Однако иногда бывали и вскрытия. А вот вскрывал – как психопат-потрошитель. А после того как перегорел точильный станок и я остался с тупыми ножами и иглами, аутопсии стали напоминать какой-то кровавый обряд. Зашить как следует тоже не получалось. Каждый прокол, который я пытался сделать тупой иглой, давался с огромным трудом, а потому стяжки были слишком широкими.

Такое положение вещей сулило неминуемую беду. И она произошла, вероломно подкравшись ко мне теплым июньским днем.

Очередное мучительное вскрытие, жертвой которого стал крупный широкоплечий мужчина лет пятидесяти от роду, скончался в больнице от обширного инфаркта. В тот же день в отделение пожаловали родственники покойного – две круглые кудрявые тетки, увешанные аляповатым массивным золотом. Сперва они долго разговаривали с заведующей. А потом и со мной, но уже не так обстоятельно. Отдав одежду усопшего, сказали, что похороны завтра, сунули мне немалую сумму «за труды» и распрощались.

На следующий день я пришел в пропахшую потрепанную мертвецкую ни свет ни заря и принялся за работу. Тщательно одев и загримировав с трудом зашитое вчера тело, я оставил его на каталке и принялся ждать родню, которая должна была привезти гроб.

Спустя пару часов к обшарпанному зданию морга подъехали два больших автобуса, до отказа забитых скорбящими. Я вышел к заказчикам за гробом. Теток видно не было. Вместо них ко мне подошли трое квадратных мужиков в малиновых пиджаках, с крайне недружелюбными выражениями на широких лицах, которые росли прямо из плеч. Со вчерашними тетками их роднили только сотни граммов золота. Надменно и брезгливо оглядев меня, словно обнюхав, они очень доходчиво и хамовато объяснили, что все должно быть в лучшем виде. Бить не стали, что было даже немного странно.

Отдав мне гроб, подушку и покрывало, сказали, что у меня 15 минут, после чего они заберут Палыча. Уходя со двора в отделение, я увидел, как из автобуса вылезали еще несколько малиновых пиджаков.

Не скрою, заказчики произвели на меня немалое впечатление. При этом я оставался почти спокойным, ведь все было готово. Оставалось лишь уложить Палыча в гроб, накрыть покрывалом и поскорее избавиться от тревожных визитеров.

Подкатив каталку к ящику, который стоял на деревянном постаменте, покрытом облупившейся красной краской, я стал аккуратно перекладывать тело. Задача была непростой. Нерегулируемая каталка значительно выше уровня ящика, а Палыч – тяжелый габаритный мужчина, вес которого превосходил мой минимум раза в два. Просить о помощи заказчиков было рискованно, а потому я благоразумно решил, что мы с Палычем как-нибудь сами.

Спустя несколько минут рискованных манипуляций, Высшие Силы сжалились то ли надо мною, то ли над Палычем, но усопший все-таки оказался в гробу. Оставалось лишь немного подтянуть покойного. После укладки в ящик задача показалась мне пустяшной. Собрав остаток сил, я взялся за дело.