Артемий Ульянов - Записки санитара морга

Обреченно постояв над детскими вещами, я вернулся к служебному входу, толкая перед собой старенькую больничную каталку советского образца. Машина уже стояла у крыльца, распахнув задние двери. В темной утробе кузова виднелся сверток из простыней, пугающий своими небольшими размерами. «Господи, – подумал я, – ну за что мне это, а? Когда же я так успел нагрешить?»

Рядом с микроавтобусом стоял один из мужчин, нервно пожирая сигарету глубокими протяжными затяжками. Глянув на меня, он выкинул окурок и молча забрался в кузов. Бережно взяв спеленатое тело на руки, так осторожно вылез из машины, будто боялся разбудить маленького Первенцева. Поднявшись по ступеням на крыльцо, куда я поставил каталку, аккуратно положил на нее сверток. Посмотрев на него несколько секунд, смахнул с глаз выступившие капли горя.

– Забирать будем завтра, в двенадцать.

– Понятно. Мне нужны документы, чтобы оформить поступление, – сказал я, стараясь не смотреть ему в глаза.

– Да, конечно, вот, – спохватился мужчина, протягивая мне гербовое свидетельство о смерти и несколько листков, прихваченных скрепкой. Взглянув на них, я понял, что это заключение судебного эксперта, выданное в рязанском судебном морге.

– Я их вам завтра отдам, – объяснил я, забирая бумаги.

– Сделайте все, как надо, – тихо произнес он, вынимая из внутреннего кармана лохматый ворох смятых купюр.

– Не надо, вы уже все оплатили, – твердо сказал я, жестом останавливая его. – Не беспокойтесь, все будет как нужно.

– Как скажете, – безразлично согласился он. Потерев ладонями лицо, вдруг спохватился: – Гроб мы завтра привезем, часов в десять. Нормально?

– Да, вполне.

– Ну… тогда все. Вас как зовут? – запоздало спросил он.

– Артем.

– А меня Андрей, – протянул он мне руку. Потом еще немного постоял, словно никак не мог решиться что-то сказать. Подняв на меня пустые глаза, произнес «завтра, в двенадцать» и, закурив, пошел к машине, освобожденной от страшного груза. Несколько секунд спустя двор был пуст.

Как я узнал из заключения судмедэксперта, Ваня Первенцев погиб от асфиксии. Его завалило песком, когда он играл со сверстниками в песчаном карьере. Такая нелепая смерть настигла Ваню в 9 с половиной лет. И обрекла на мучительное существование его родителей. И завтра я лицом к лицу столкнусь с этим неистовым горем, которое первым зайдет в траурный зал и покинет его последним.

Но это будет завтра. Впереди меня ждала ночь, полная затаившейся тревоги и тяжкого ожидания. С каждой уходящей минутой она давалась мне все труднее и труднее, словно незнакомый мальчишка, спрятанный в холодной гудящей утробе холодильника, становился все ближе, навсегда оставляя следы своих сандалий в моей жизни.

С трудом уснув лишь в третьем часу ночи, я вскочил в седьмом часу утра, разбуженный визитом перевозки. Загрузив двух новых постояльцев в холодильник, так и не смог уснуть, думая о Ваниных похоронах. Сперва бесцельно слонялся по отделению, заходя в «двенашку», то и дело включал и выключал телевизор. Потом взялся мыть полы, метр за метром стараясь успокоить себя монотонной работой. Но чем дальше я продвигался по коридорам отделения со шваброй и тряпкой, тем ярче представлял предстоящую выдачу.

За два часа до назначенного времени решил, что пора. Собравшись с духом, зашел в холодильник. Снова перебрал одежду ребенка, оттягивая тот момент, когда достану его тело из холодильника. «Ну и чего ты так завелся-то? Горе, конечно… Но ведь парнишка уже в лучшем из миров, и ему там хорошо», – пытался уговаривать я себя, в который раз аккуратно раскладывая маленькую рубашку. «Ты что, истерик на похоронах не видел? Видел. Быстро отдашь – и все», – шептал себе под нос, словно заклинание.

Наконец, собравшись с духом, глубоко вздохнул, словно перед затяжным опасным нырком, и решительно взялся за ручку подъемника, покатив его к той двери, на которой размашистыми печатными буквами было написано «Первенцев». Подкатив подъемник с телом к столу, стал быстро одевать, стараясь не смотреть на убористый секционный шов и голубовато-серое лицо мальчика. «Боже, какой он легкий», – подумал я, передернув плечами. Непривычно невесомое тело, словно избавленное от грехов непрожитой взрослой жизни, было непривычно послушным. Казалось, что в морге четвертой клиники происходит что-то такое, что противно человеческой природе.

Закончив одевать, я критическим взглядом осмотрел свою работу. Убедившись, что все безупречно, убрал тело назад в холодильник, и отправился в зону выдачи. Зайдя в ритуальную комнату, включил свет, нарушив глухую тишину пустого помещения жужжанием и потрескиванием люминесцентных ламп. Очнувшийся от ночной дремоты траурный зал сиял кремовым мрамором. Через час с небольшим он наполнится стонами и рыданиями, став местом короткой остановки Вани Первенцева на пути в вечность.