Анар: Цейтнот

Как только он подумал об этом, новые сцены — «стоп-кадры» быстро-быстро замелькали в его воображении. Он должен вмешаться. Должен помочь. Пусть их трое, все равно! Он должен что-то сделать. Дол-жен! Дол-жен!! Надо закричать, поднять шум. Может, кто услышит? Очевидно, они вооружены. Ножи? Пистолеты? Возможно, и то и другое. Можно взять в руки камень.

«Подойду поближе, закричу диким голосом. Затем начну выкрикивать наобум имена, звать, будто рядом мои товарищи. Может, испугаются? А если нет? Тогда…»

Фуад неоднократно видел во сне свою смерть. Впрочем, не совсем так: не самою смерть. Последних, самых роковых секунд он не видел. За несколько мгновений до кончины просыпался. Но все, что происходило и говорилось до этого финального момента, он видел и слышал во сне не раз, со всеми деталями, во всех подробностях — четко, ясно, как наяву: место, лица, мотивы, угрозы и, наконец, орудие преступления. Во сне его почему-то всегда убивали ножом. Может, эти сны были своего рода предвестниками того, что должно было произойти впоследствии, а именно — этой ночью, являлись символами трагического события, таинственным образом предопределенного и спланированного где-то заранее? Вещие, пророческие сны? Сны-предчувствия?

Значит, все?! Его, Фуада, песенка спета? Конец? Катастрофа? Вот она — катастрофа! Что еще может помешать его завтрашней свадьбе? Вот она — катастрофа! Мелодрама. Но не после свадьбы, а до — накануне ночью. И не оба, только жених… Румийя становится вдовой: ведь официально она уже его жена; вот оно, свидетельство о браке, — в кармане его пиджака, и печать загса у каждого в паспорте. Немного поплачет Румийя. Потом утешится. Как в тот раз. Как в истории с Охотником. Охотника заменил он, Фуад. Теперь кто-нибудь заменит его. Найдется… Разумеется, родители не оставят Румийю в беде, позаботятся. Успокоят, утешат, развлекут, увезут куда-нибудь путешествовать. Затем выдадут замуж. Через три месяца, через шесть, через год. Интересно, в том ли ресторане будет свадьба? И в «России» три комнаты? И… «пусть музыканты не играют, как чушки»? А свадебное платье? Будет продано соседке (самой не пришлось надеть — не судьба!), или Румийя оставит платье себе — для будущей свадьбы?

Господи, какие странные мысли лезут иногда человеку в голову!

Голова и туловище приговоренного к смерти были уже засунуты в машину, только ноги оставались снаружи, он все еще сопротивлялся. Ноги словно приросли к тротуару, который был сейчас для человека как бы последней пядью его жизни. Трое парней никак не могли оторвать от земли эти упорствующие ноги, не могли захлопнуть дверцу машины.

«— Стойте! — закричал Фуад что было силы. — На помощь! Эй-й-й, на помощь! Человека убивают! Шовкю, Ахмед, Мамед! Сюда! Скорей! Скорей!

Бегом пересекая сквер, заметил камень, схватил его, подбежал к машине. Размахнулся, ударил камнем одного из парней сзади по голове. Тот отпустил руку приговоренного и, привалясь боком к заднему крылу „Москвича“, рухнул на колени. Фуад вцепился в освободившуюся руку несчастного, рванул на себя, стремясь вытащить туловище из проема дверцы… и в этот момент ощутил под лопаткой жуткий холод, затем чудовищную боль, его спина будто окаменела. Что-то произошло и с головой: мозг в черепной коробке словно мгновенно высох, сжался до размеров теннисного мяча и в следующую секунду взорвался, брызнул, потек через глаза, нос, уши. Фуад почувствовал, что ослеп, затем почувствовал, что он умирает, и после этого уже ничего не чувствовал…»

«Бильгейс-ханум утирала слезы кончиком черного головного платка и скорбно говорила Румийе, припавшей лицом к лицу покойника:

— Детка моя… несчастная… доченька… Кто же это проклял твою судьбу?.. Пусть и его дети обольются горькими слезами!.. Пусть захаркают кровью!.. Опять тебе не повезло… Опять счастье отвернулось от тебя… Родненькая моя…

Шовкю давал указание кому-то из родственников:

— Нужен лед. Жарко. Тело начнет разлагаться. — Затем, подозвав другого родственника, распорядился: — У меня в кабинете на столе лежит список приглашенных на свадьбу. Принеси. Может, кто еще не слышал о нашей беде, вечером придет в ресторан. Нехорошо, опозоримся. Позвони каждому. Ясно? Каждому! Объясни: мол, так и так, свадьба обернулась бедой. И в ресторан позвони, скажи, заплатим все, как положено, пусть не беспокоятся…»

«Фуада похоронили рядом с могилой его бабушки. Когда прибивали крышку гроба, перед тем как опустить гроб в могилу, Румийе сделалось плохо. Ей дали понюхать нашатырь, лицо окропили водой. Две женщины под руки повели ее к машине. Лицо Румийи опухло от слез. Она едва передвигала ноги, припадая телом к плечу то одной женщины, то другой.