Анар - Цейтнот

«Мухлевщик Шовкю». Никогда до этого Фуад Салахлы не был столь резок, говоря с ними о Шовкю. Потом вдруг прошел слух, будто Фуад Салахлы завидует Шовкю и потому, мол, везде нападает на него заглазно. В институте болтали всякий вздор. Однако тот свой злополучный доклад, прочитанный на заседании НСО, он, Маленький Фуад, написал отнюдь не по наущению Большого Фуада. Никоим образом! Конечно, у каждого молодого человека есть свой кумир, свой бог. Влияние дружбы с Салахлы, его альбомов, книг, их разговоров на формирование Маленького Фуада как архитектора, на формирование его вкуса было велико; и этот сложившийся в определенной атмосфере вкус не мог примириться со стилем строившихся в те годы в Баку зданий, похожих на причудливые, затейливые торты. Именно об этом Маленький Фуад сказал в своем докладе на заседании НСО, покритиковав некоторые архитектурные работы Шовкю Шафизаде под гром рукоплесканий собравшихся студентов. Фуад Салахлы впервые услышал доклад Маленького Фуада там, на заседании НСО, во время его выступления. До этого он ничего не знал, но дело так повернули и раздули!..

Декан Зюльфугаров был земляком Курбана-киши, оба были из одного села. Испокон веку их отцы и деды жили по соседству. Несколько раз он был у них в гостях, пил чай, заваренный Черкез-арвад, нахваливая: «Ах, какой цвет! Ах, аромат! Пах-пах!» Встречая Маленького Фуада, декан Зюльфугаров говорил: «А, землячок!», справлялся об отце: «Как там мой друг Курбан? Здоров? — и непременно добавлял: — Смотри, Фуад, детка, береги отца, редкой души человек». Как бы он ни был занят, при встрече с Фуадом всегда улыбнется. У Зюльфугарова были изъеденные кариесом зубы и больные десны, которые постоянно кровоточили. Не очень-то приятное зрелище: желтые зубы в розовато-алых пузырьках слюны. Да, с Фуадом Зюльфугаров был неизменно приветлив: «А, молодой человек! Землячок! В чем дело? Что случилось? Почему мы такие хмурые? Сын такого человека должен ходить с высоко поднятой головой. A-а, ясно, ясно… Перезанимался, бедняга! Говорят, прекрасную курсовую работу написал? Вот что, земляк, давай пошлем тебя в Тбилиси — на студенческую конференцию, а? Поедешь?»

Спустя два дня после доклада в НСО Фуада вызвали в деканат. Прямо с лекции. Пришла секретарша декана, извинилась перед лектором, сказала:

— Мехтиева просят срочно зайти к товарищу Зюльфугарову! Он ждет его.

Фуад не узнал декана. Всегда приветливое, улыбчивое лицо Зюльфугарова сейчас походило на свирепую морду бульдога. Он долго, молча и зло, даже с ненавистью какой-то, смотрел на Фуада, наконец выдавил из себя:

— Мехтиев!.. — Не «Фуад, детка», не «землячок», не «молодой человек», именно — «Мехтиев». — Что это за доклад вы сделали?! — «Сделали», «вы». На миг Фуаду показалось, что Зюльфугаров обращается не к нему. Он никогда ему не говорил «вы». — Соображаете, что вы натворили, Мехтиев?

В комнате были еще люди, — может, Зюльфугаров поэтому так разговаривал с ним? Как бы там ни было, Фуад впервые в жизни видел, что лицо человека может неузнаваемо измениться. Действительно, когда посторонние ушли и они остались вдвоем, словарный состав языка декана стал несколько иным, чего нельзя было, однако, сказать о выражении его лица.

— Эй, ты, пигмей несчастный! Ты что натворил?! Что ты сделал, дурак? На кого поднял руку? На Шовкю Шафизаде?! Осел безмозглый! Он что — ровня тебе?! Товарищ твой?! Ах ты, воробей недоделанный! Тебе, коротышке, только и нападать на таких великанов, как Шовкю Шафизаде! Соображаешь хоть что-нибудь?! Да ты знаешь, кто такой Шовкю Шафизаде?! Знаешь ли ты, какие люди пользуются его услугами? — Эту фразу Зюльфугаров произнес, понизив голос. — Вот ты… пыжишься, пыхтишь, тоже хочешь стать архитектором. Ну, допустим, стал. Допустим! Но и тогда ты все равно только маленькая мошка рядом с Шовкю Шафизаде! Он — птица Рух! Никто никогда даже не заметит тебя в его тени! Ты знаешь, кто он есть в нашей области? И аллах, и пророк Мухаммед, и все двенадцать священных имамов — в одном лице! Заруби это себе на носу! Шовкю Шафизаде может скрутить в бараний рог каждого из нас и сунуть себе в карман! Захочет — поднимет до небес, захочет — с грязью смешает. Понял?!

В этот момент в комнату вошел секретарь парткома, и Зюльфугаров опять заговорил другим тоном:

— Нет, мы этого дела так не оставим. Нельзя его так оставлять! Вы должны понести должное наказание, Мехтиев! А то что это будет, если каждый начнет нести всякую ересь о наших почтенных, уважаемых мастерах?!