Эдвард Резерфорд - Лондон

– Нет! – заорал он, устремляясь вперед. – Эта девушка… – Ростовщик начал вспоминать слово. – Не шлюха! Все равно ходила замуж за него! Это притворство, commedia! – Он в ярости уставился на юного Флеминга. – Он вор! Должен взболтаться!

Судья глянул на итальянца, решил, что тот ему не нравится, и нехотя повернулся к Джоан.

– Ну? – спросил он.

И помощь вдруг явилась с неожиданной стороны: из толпы высунулась красная, прыщавая, бодро скалившаяся рожа. Это был Силверсливз.

Его прихода никто не заметил. Дионисий и впрямь не собирался к Ньюгейту и даже не помнил, что утром там будет казнь. Он шел к Вестминстеру поглазеть на парламентариев, когда заметил за собором Святого Павла людской ручеек, струившийся к Ньюгейту. И прибыл вовремя: увидел, как Джоан подошла к повозке, услышал ее требование и теперь, донельзя заинтригованный, узрел для себя возможность эффектно вмешаться. Делая шаг вперед, Силверсливз представлял, как о нем будет судачить весь Лондон.

– Это правда, господа! – крикнул он судье и шерифу. – Я Дионисий Силверсливз с Королевского монетного двора. – (Теперь его имя будет известно всем.) – Она шлюха. Я провел с ней сегодняшнюю ночь. – Перехватив взгляд Уильяма Булла и указав на него, Дионисий жизнерадостно воскликнул: – И он тоже!

Он сиял, распираемый восторгом.

На лице Джоан отразился ужас. Это не входило в ее планы, и она лихорадочно соображала. Она понимала, что проституцию придется доказывать, но эту задачу возложили на любезного Булла. Джоан была выбита из колеи, вид у нее стал виноватый и горестный. А что же несчастный Мартин, наблюдавший с повозки? Что ему думать? Охваченная страхом, она смотрела на него – только бы поверил, только бы понял!

Тут девушка услышала судью.

– Клянусь Богом, мы кое о чем забыли. – Теперь он обратился взором к Мартину Флемингу. – Похоже, юноша, что эта девушка – шлюха. Так вот: если оно правда, готов ли ты взять ее в жены? – Он выдержал паузу. – Имей в виду, что это означает свободу, – добавил он мягко. – Тебя не повесят.

А Мартин Флеминг лишь смотрел перед собой.

Парень не мог говорить и едва соображал. На пути к смерти, которой он вверил себя, явилась его чистая и обожаемая Джоан в постыдном одеянии шлюхи. Это настолько не укладывалось в голове, что он какое-то время не мог ничего понять. «Все будет не так, как кажется». Мартин помнил послание. Но как это возможно? «Ты должен ей верить». Ему хотелось. Наверное, вопреки всему, когда бы не выражение ее лица. Там безошибочно прочитывались вина и замешательство. И пусть сейчас она смотрела на него в отчаянии, что-то беззвучно выговаривая губами, он был уверен, что постиг ужасную истину.

Она шлюха. Наверное, сделала это ради его спасения. Даже наверняка. Но она теперь шлюха. На краю гибели за преступление, которого он в жизни не совершал, сей запредельный ужас из ужасов послал ему Бог с неимоверной и тупой жестокостью. Его рассудок не мог этого вместить. Единственная девушка, которой он посмел довериться, не отличалась от прочих. На самом деле – хуже. Все грязь, думал он, все скорбь и суета. И, вскинув глаза на чистое, холодное, голубое небо, он решил: «Довольно. С меня достаточно, я больше не хочу».

– Нет, сэр, – произнес он. – Я не хочу ее.

– Нет! – кричала Джоан. – Ты не понимаешь!

Но повозка уже тронулась с места.

– Быть по сему, – изрек судья, направляясь прочь.

Что было ей делать? Как говорить с ним? Она рванулась за тележкой, но сильные руки удержали ее. Она попыталась стряхнуть их.

– Пустите! – взвыла она.

Зачем ее держат? Кто? Джоан извернулась и увидела мрачные, суровые лица отца и двух братьев.

– Все уже кончено, – сказали они.

Девушка лишилась чувств.

Уильям Булл скакал во весь опор.

Он не обрадовался прилюдному разоблачению юным Силверсливзом, хотя не винил в этом несчастную. Да и не вполне понимал, что стряслось. Неужто малый с монетного двора лишил ее невинности? Если да, то наверняка силком. Что бы там ни происходило, он чуял подвох.

Однако одно Булл знал точно: он дал ей слово. «Я обещал помочь», – бормотал купец. И этого вполне достаточно. Он попытается. И единственный шанс, который усматривался, казался призрачным.

– Можно повесить его последним, – предложил ему судья. – Даю тебе час.

Он собирался испросить королевского помилования. Его мог предоставить наместник Лондона. А тот был в парламенте.

Когда Булл добрался до места, огромный Вестминстерский дворец был полон людей. Вельможи и бароны помельче в роскошных нарядах, рыцари и дородные городские парламентарии вроде него самого в тяжелых одеяниях и мехах. Бесстрашного купца, когда тот ворвался, никто не остановил.