Эдвард Резерфорд - Лондон

– Что это было?

– Ветер, – ответил хозяин и состроил гримасу. – Восточный ветер.

Как будто подтверждая сей факт, ставень хлопнул опять.

Дионисий встал; девушка уже засыпала. Он чуть качнулся, но осклабился:

– Пора наверх.

Силверсливз пошел к двери, девушка, спотыкаясь, двинулась следом. Девицы Доггет зачем-то присоединились к ним.

Холод ожег его, как пощечина, едва он вышел наружу. За несколько часов, пока он сидел в помещении, со студеного Северного моря на Лондон надвинулась суровая ноябрьская ночь. Выйдя из чадного тепла при жаровне, весьма нетрезвый Силверсливз даже пошатнулся – так его шарахнуло осенним холодом. Он моргнул. Фонарь на входе погас. Голова шла кругом. Он тряхнул ею, прочищая мозги, нащупал стену, чтобы добраться до лестницы.

Но даже и тогда он удерживал Джоан за руку, хотя едва видел ее алую ночную рубашку.

– Ну же, радость моя, – услышал он собственный голос, странно надрывный. – В райские кущи – сюда.

Он начал подниматься по ступеням.

Почему такое безумство вокруг? Кромешная тьма. Воющий ветер. Скрипучая и шаткая лестница. Дионисию мерещилось, что вся «Собачья голова» ходит ходуном – совершенно непредсказуемым образом. Бордель, вывеска, лестница и все прочее вот-вот встанут на крыло и воспарят на Бэнксайдом в черное небо. Он подавил тошноту, вызванную качкой.

А дальше – две женщины. Девицы Доггет.

Два бледных колеблющихся силуэта, подобные призракам – взывающие к нему, простирающие руки. Одна хватает его за руку на первой площадке, восклицая: «Идем со мной! Спи со мною, любовничек!» Она потянула его дважды, трижды, и он ощутил грубую ткань ее светлого одеяния, жавшуюся к нему, пока он не изловчился отшвырнуть ее прочь. Затем, едва он вступил в коридор следующего этажа, она вдруг нащупала его шею, обхватила, увлекла мимо лесенки, ведшей в мансарду, и каким-то чудом – он не сообразил как – втащила, бессвязно бормоча слова любви, в комнату, хотя он продолжал цепляться за крошку Джоан.

– Возьми меня! Возьми, как тебе нравится!

Ему пришлось бороться, и он высвободился, лишь сбив ее с ног. Звучали голоса, удары, шаги. Потом все стихло.

Наконец, все еще держа во мраке Джоан и толкая ее вперед себя, Силверсливз направился, спотыкаясь, к узкой лесенке, при этом он тряс головой, силясь остаться в сознании.

В каморке царила тьма, хоть глаз выколи. На миг ему почудилось, что он вот-вот лишится чувств. Но Силверсливз услышал ее голос с матраса и двинулся на звук, пока не споткнулся и не упал.

С секунду лежал, гадая, сумеет ли пошевелиться. «Бог его знает, способен ли я на что-то сейчас», – промелькнула мысль. Он ощупал ее ногу под мягким шелком рубашки.

– Подождем до утра, – донесся шепот Джоан, и в тот же миг голова закружилась так, что он готов был согласиться – да, это лучший выход. Но потом он издал урчание и криво улыбнулся.

– О нет! Теперь не отвертишься…

Положил руку. Все у него получится! Прелюдии ради наглаживая рукой и сонно похрюкивая, он приподнялся и в хмельном торжестве вполне воспользовался своим преимуществом – быстро, с нарастающим возбуждением, после чего с новым довольным урчанием, которое перешло в долгий вздох, скатился и заснул. Дело было сделано.

Через несколько секунд дверь тихо приотворилась и захлопнулась.

Утром же он проснулся в тот самый миг, когда девушка выпорхнула из комнаты. Она улыбнулась ему на ходу и исчезла.

Небольшая толпа, собравшаяся у Ньюгейта, пребывала в приподнятом настроении. Повешение пятерых воров, пусть и мелких, было все же событием. Трудно отрицать тот факт, что человечеству в своем большинстве нравится наблюдать за повешениями. Вкупе с присутствием в Вестминстере важных птиц это обещало славное развлечение.

Клепаная дверь тюрьмы у ворот еще оставалась запертой, но повозку для осужденных на казнь уже доставили. Это была маленькая повозка, очень низкая, о двух колесах со спицами, однолошадная. Осужденные стоя держались за борты. Благодаря этому толпа могла хорошо рассмотреть их, пока тележка медленно свершала короткий путь от Смитфилда до висельных деревьев. Ньюгейтский позорный стул нередко забавы ради совершал небольшой объезд по улицам.

Уильям Булл всматривался в толпу. Сразу напротив двери он увидел группу людей с печальными, странно вогнутыми лицами. Не иначе, семейство Мартина Флеминга, догадался он. Возле них он различил нескольких низкорослых угрюмых мастеровых с большой круглой головой, казавшейся слишком крупной для коренастого туловища. Это, видно, родные Джоан. День выдался погожий; ветер стих, однако было прохладно.