Эдвард Резерфорд - Лондон

Положение в империи Плантагенетов было не из легких. На обширное наследие короля Генриха претендовали трое: Ричард, его брат Джон и их племянник Артур. Основная часть империи досталась Ричарду; Артур получил древнюю провинцию Бретань, но Джону, темной лошадке, осталось лишь несколько богатых поместий, включая области на западе Англии, в обмен на обещание держаться подальше от островного королевства, покуда брат будет в отъезде. Еще хуже было то, что если бы Ричард умер, не оставив сына, то вся империя, по мнению Джона, перешла бы не к нему, а к мальчишке Артуру.

Это было опасно, спору нет. Опустевшее королевство. Недовольный брат. Да и другие обстоятельства, заслуживавшие внимания. Обдумывая их, Силверсливз счел положение весьма тяжелым.

Но в одном он был уверен: какая бы измена ни предстояла, он не ошибется в выборе стороны. Перед мысленным взором вырастало повышение, о котором он некогда мечтал. Он собирался быть осторожным. Крайне осторожным.

– И буду делать, что должен, – заверил он тем утром жену.

Сестра Мейбл явилась в собор Святого Павла спозаранку, то был ее обычный визит к духовнику. Но сегодня в кои-то веки ей было в чем исповедаться.

Еще с момента своего видения многолетней давности Мейбл знала, что дьявол имел виды на бедного брата Майкла, а возможно, и на нее. Сама она, разумеется, отдавала себе отчет в принадлежности своего друга к мужскому роду, но монашеская аскеза всегда оставалась непреодолимой защитой. Теперь, однако, когда явился змий, последний оказался столь хитер и проворен, что застал ее врасплох.

Случилось это в субботу утром на конной ярмарке, и Смитфилд был запружен людьми. Они с братом Майклом прогуливались, восхищаясь лошадьми в загонах, и уж совсем было собрались вернуться в больницу, как вдруг внезапно услышали встревоженный крик, а после – женский визг. Они обернулись и увидели здорового гнедого жеребца, несшегося сквозь разбегавшуюся толпу. Брат Майкл думал недолго. Он метнулся наперерез и схватил коня под уздцы. Жеребец остановился не сразу, на помощь бросились еще двое мужчин. Крики, неразбериха, треск рвущейся ткани. Через несколько секунд брат Майкл в едва ли не полностью распоротой рясе вел жеребца по Смитфилду назад, сияя как маленький.

И тут сестра Мейбл поняла, что прежде не видела его тела. Она считала его худым и высоким, но вот перед ней стоял и смеялся, срывая с себя ошметки рясы, ладный мужчина, сложенный лучше всякого, кого ей случалось видеть. И открытие потрясло ее внезапно и чуть ли не физически. «Всемогущий Боже, да он красив!» – пробормотала Мейбл.

Впервые в жизни монахиня испытала физическое влечение. Она понимала, что оно послано дьяволом, и молилась денно и нощно. Пыталась затворить свои мысли для мужчины под рясой, но что она могла поделать? Мейбл виделась с ним ежедневно. В течение трех недель, забыв едва ли не обо всем прочем, она переживала его физическое присутствие: звук шагов, запах пота на обшлагах, зачастую всклокоченное кольцо волос вкруг выбритого темени. Все это слилось в еще даже бо́льшую общую любовь к нему – настолько неистовую, что она обмирала, едва он входил в помещение. Ныне, обнаружив себя совершенно беспомощной перед этим всепоглощающим чувством, она отправилась на исповедь.

Под темной высокой аркой собора Святого Павла изрядно удивленный молодой священник осведомился:

– Содеяно ли что-то?

– Нет, отче, – печально произнесла Мейбл.

– Молись нашей Благословенной Матери Деве Марии, – наставил тот, – и знай в своем сердце, что не допустишь греха.

Однако она удивила его. Ибо при всем благочестии Мейбл обладала лекарским здравым смыслом.

– Это негоже, – ответила монахиня, – потому что я, может быть, допущу.

После чего молодой священник невольно исполнился любопытства насчет дальнейшего.

На протяжении трех дней Ида отчаянно пыталась уклониться от замужества. Ее участь представлялась ей ужасающей. Дело не только в том, что Булл оказался тучным и грубым незнакомцем. Главная причина ее терзаний была тоньше и касалась не одной лишь личности: Булл состоял не в том сословии.

Эти навязанные браки наследниц и вдов с людьми низшего ранга являлись узаконенным унижением: дочь вельможи шла за второсортного барона; дочь барона – за бедного рыцаря, а дочь последнего, как Ида, – даже за богатого купца. В ее среде не существовало несчастья большего. Это был страшный позор.

Она отправилась в Казначейство и встретилась с самим юстициаром, но никому не было до нее дела. Неужто нет у нее могущественных друзей?