Эдвард Резерфорд - Лондон

Нет. Ему подсказал внутренний голос, растущее ощущение пустоты окружающего мира, потребность стряхнуть с себя его вульгарность и обрести чистую простоту. Как паломник вожделеет дотронуться до частицы Святого Креста, так и Майкл испытал нужду в ежедневном живом присутствии Бога. И он понимал, что в миру этому не бывать.

В том не было ничего удивительного. Как бы ни пререкалась с королями Церковь, Европа переживала религиозный подъем, и эта волна докатилась до берегов Англии. Великие цистерцианские монастыри под предводительством сурового монаха, известного как Бернар Клервоский, повсюду насадили свои простецкие религиозные общины и овечьи фермы – от Средиземноморья до вересковых пустошей Северной Англии. Вдруг вспыхнуло рвение к почитанию Благословенной Девы Марии – дороги к европейским святыням заполонили паломники. Однако в последние семьдесят лет христианский мир был пуще прочего потрясен призывом освободить Святую землю от сарацинов посредством великих Крестовых походов.

Со всей очевидностью лихорадило и Лондон. Летел колокольный звон, а время исчислялось не по часам, а в соответствии с семью монастырскими службами. В городе строились все новые церкви и другие твердыни. На берегу Темзы близ Олдвича крестоносцы ордена тамплиеров возводили себе величественную штаб-квартиру, уже названную Темплом. Возле Вестминстерского аббатства выстроили лечебницу во славу святого Джеймса. Все это расцвело цветом столь пышным, что больше пятой части населения Лондона состояло в том или ином религиозном ордене.

А потому, когда юный Майкл выразил желание стать монахом, отец был раздосадован, но не потрясен. Через несколько месяцев, видя, что отпрыск упорствует в своем намерении, он раздобыл ему место в аристократической бенедиктинской общине при знаменитом Вестминстерском аббатстве, сделав щедрое пожертвование и с надеждой заметив: «Королевский дворец под боком. Бывало, что и монахи делали блестящую карьеру». И там, в древнем и величественном аббатстве, в обществе чернецов, Майкл провел десять счастливых лет.

Он полюбил Вестминстер – серое аббатство, грандиозный зал, атмосферу монашеского уединения, королевскую часовню и дворы королевской администрации по соседству. Ему было по нраву гулять в окрестных полях и созерцать течение Темзы. Он испытывал чрезвычайное довольство от пребывания в месте столь тихом и мирном, однако и в центре событий.

И он преисполнился счастья, когда дал обеты.

– Они, все три, – внушал готовивший его старый монах, – станут тебе добрыми спутниками на всю оставшуюся жизнь на твоем пути к Богу. Первый – бедность, – продолжил он. – Почему мы даем обет бедности?

– Ибо Господь сказал: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». И еще: «Продай имение твое и следуй за Мною».

– Верно. Нельзя одновременно поклоняться мирским божкам и Богу. Мы выбираем Бога. Далее: что скажешь о целомудрии?

– Кто следует плоти, тот пренебрегает душой.

– А послушание?

– Оставить свою гордыню и желания.

– И быть ведомым теми, кто мудрее тебя. Ибо в странствии твоем тебе надобен поводырь. – Старик напомнил, что эти три обета дает в христианском мире каждый монах. – Ты должен быть верен им, как добрым друзьям, и они охранят тебя.

Брат Майкл дал обеты и соблюдал их. Они стали ему дороже всего на свете. И если ему случалось приметить, что не все вестминстерские монахи блюли целомудрие или послушание, а то и бедность, он понимал, что дело лишь в человеческой слабости, и усерднее молился за них и себя.

Майкл был счастлив и через год после пострига, когда папа, ознакомившийся с подготовленным монахами аббатства Житием, а также множеством документов в поддержку, снизошел до их прошения и канонизировал их былого покровителя – Эдуарда Исповедника. Майкл ликовал, когда его посадили с писцами копировать рукописи, ибо он полюбил книги, а в аббатстве имелась отменная библиотека. И, как всякий верный монах, он радовался росту престижа своей обители. Братия заверяла: «Мы старше самого собора Святого Павла. Сам Петр явился в Британию и основал сей монастырь». Майкл испытывал религиозный восторг при мысли, что стоял на земле, освященной еще при апостолах.

Однако время шло, и у него возникли поводы к беспокойству.

Не слишком ли разбогатело аббатство, все прираставшее землями? Самую малость? Не чересчур ли хорошо жили монахи? Что сталось с обетом бедности? Когда писцы с гордостью показывали пространные хартии, даровавшие аббатству владения, не было ли в том одержимости, отчасти чрезмерной?