Эдвард Резерфорд - Лондон

А клятые Бекеты все не сдавались. Лондонцы отлично запомнили юного Томаса Бекета – Томаса Лондонского, как он часто себя называл. Ленивый малый, который, как молодой Силверсливз, так и не выбился в магистры. Но при этом стал клириком и, несмотря на разорение отца, обратил на себя внимание. Он преуспел, легко обзаводясь друзьями и бросая их, как неизменно указывали в семействе Силверсливз. Затем его приблизил старый архиепископ Кентерберийский. Бекет очаровал короля. У него и к этому был талант. Высокий, статный, полный изящества и с ясным взором. Должно быть, он неплохо служил своим господам, ибо внезапно, к удивлению всего Лондона, стал канцлером Англии в каких-то тридцать семь лет.

Пентекост видел однажды, как тот ехал по Уэст-Чипу в сопровождении свиты – в роскошных одеждах, плащ оторочен горностаем. Котта сверкала самоцветами. Даже его сопровождающие казались герцогами. «Он приобрел стиль, – угрюмо заключил отец. И раздраженно добавил: – Взгляни на него! Лоску больше, чем у короля!»

Но удивление, вызванное возвышением Бекета до канцлера, явилось ничем по сравнению с общим оцепенением, когда через семь лет его произвели в архиепископы Кентерберийские. Томас, светский слуга короля, – и вдруг примас всей Англии? При этом оставшись королевским канцлером?

– Монарх хочет иметь Церковь под своей пятой, – изрек отец юного Силверсливза. – С Бекетом он этого добьется!

Вполне разумно, хотя и гадко.

А дальше случилось престранное дело. Пентекост отлично помнил, как в день, когда он вернулся домой из учения, отцовский двор был заполнен гудевшей толпой.

– Бекет выступил против короля!

Конечно, размолвка между монархом и архиепископом не была редкостью. Последнюю сотню лет в Европе бушевала великая борьба за власть между Церковью и государством. Должны ли подчиняться королям видные феодалы-епископы? Может ли папа сместить короля? Звучали злые речи, иных даже отлучали от Церкви. В Англии всего поколением раньше праведный архиепископ Ансельм вынужденно покинул королевство на несколько лет, гонимый грубым обхождением Руфуса с Церковью. Генрих II же был, разумеется, из тех монархов, кто мог спровоцировать подобную ссору. Но Бекет? Доверенное лицо самого короля?

– Он отказался от всяких почестей, – докладывали. – Живет монахом проще некуда.

Неужто честолюбивый и гордый лондонец и впрямь исполнился набожности? С чего он вдруг устроил Генриху страшный скандал по поводу прав Церкви и покинул страну?

– Я могу объяснить, – заявил отец Пентекоста. – Это похоже на Бекетов. Он подыскал себе новую роль. Рисуется, как обычно.

Какой бы ни была причина, распря затянулась на несколько лет. Недавние друзья стали заклятыми врагами. Именно поэтому сына короля Генриха короновал архиепископ не Кентерберийский, как было по праву, а Йоркский. Как все, что делал Генрих, сей замысел был тщательно – и ныне коварно – продуман. То оказалось последнее оскорбление.

– Бедняга Бекет, – с удовлетворением заметил накануне Силверсливз. – Вот это удар! Любопытно, как он поступит теперь.

Пентекост Силверсливз, наверное, продолжил бы обдумывать этот интересный вопрос, когда бы у входа вдруг не случилась свалка.

Коренастый мастер-ремесленник с коротко остриженной каштановой бородой и белой прядкой в шевелюре вторгся в толпу придворных у двери и буквально влетел в помещение. Он был одет в ярко-зеленую котту и зеленые шоссы. Лицо, такое же красное, как мягкие кожаные башмаки, настолько пылало яростью, что он смахивал на бойцового петуха. За ним маячили два детины – бейлифы.

Семерка ошарашенных писцов, не выпуская перьев, обернулась взглянуть, что происходит. Придворные мялись, не зная, как быть. Мрачное общество, собравшееся за казначейским столом, дивилось этому непотребному вторжению и молча глазело. Но ремесленнику не было до них дела. Он знай вопил:

– Вот он! Тот самый! Держите его!

Рассвирепевший малый указывал на Пентекоста.

Воцарилось потрясенное безмолвие.

– В чем он обвиняется? – раздался грозный глас юстициара, личного представителя самого короля.

И прозвучал ужасный ответ, отозвавшийся в каждом углу достославного помещения:

– В убийстве!

Крупный широколицый мужчина удовлетворенно огляделся. Остальные, собравшиеся в его скромной обители, почтительно склонились, и старший советник Сампсон Булл отозвался улыбкой. Лучший день в его жизни!

Все было красно в олдермене Сампсоне Булле. Красный длинный плащ, красный нос, котта тоже красная, с золочеными манжетами и расписным кожаным поясом. Лицо с двухдневной щетиной на мощной челюсти горело румянцем. Разве что глаза голубые. Кряжистый корпус с чуть выдвинутой вперед и пригнутой головой соответствовали родовой фамилии.