Джон Вэйллант - Тигр. История мести и спасения

Все как один мужчины кинулись обратно к машине за ружьями. Гита с лаем носилась вокруг, вздыбив загривок. Час истины настал, и все это понимали. Поляна была неправильной формы, чуть изгибалась влево. Когда-то здесь стояла погрузочная эстакада для бревен, так что всю растительность на поляне выкорчевали, землю разровняли. На ней не осталось ничего, кроме снега, сквозь который местами проступали оставшиеся с лета ростки полыни и лютиков, беспорядочные плети малины и высокие желтые стебли травы. Отпечатки лап тигра на нетронутом снегу уходили на юго-запад и исчезали в лесу среди кедров, сосен, вязов и тополей с густым подлеском, через который непросто было продраться.

Гита бросилась было по следу, но тут же с истерическим лаем прибежала назад, и охотники поспешили снять ружья с предохранителей. Труш расстегнул ножны, но ружье почему-то оставил на плече, как на марше. Шибнев снял ружье с левого плеча и взвел курок, Пионка крепко сжал свое оружие, словно готовясь к ближнему бою. Тем временем Горборуков, их бессменный водитель, запирал кабину «урала», как привык делать это всякий раз, когда они собирались уйти надолго. При других обстоятельствах над ним бы посмеялись, но тут никто не улыбнулся, услышав: «Ребята, вы идите, я догоню».

Они не стали его ждать и устремились по следу; хромота тигра усилилась, теперь его правая передняя лапа вовсе не оставляла отпечатков на снегу. Место было открытое, но они так привыкли идти цепочкой, что и теперь вытянулись друг за другом. Труш шел впереди, прокладывая путь, за ним по пятам двигались Шибнев и Пионка. Собачий лай действовал им на нервы, и они напряженно переводили взгляд то на поляну, то на темный край леса, вставший перед ними стеной.

Свежий снег ярко искрился на солнце, потухая только там, где на него падали длинные, несмотря на разгар дня, тени охотников. Гита продолжала с неистовым лаем носиться взад и вперед, но ее поведение никак не указывало на то, где именно может скрываться тигр. Она сама этого попросту не знала. Мужчины на ходу вглядывались в пространство вокруг себя. На поляне, по которой они шли, даже кролику не удалось бы укрыться, но впереди темнел лес, казавшийся им одной громадной западней. Если не считать собаки, все было тихо и практически неподвижно. Позади них еще слегка дымилась печная труба грузовика, и дымок медленно уплывал на север. Горборуков с ружьем в руках все еще стоял возле машины. Выбивающиеся из-под снега стебли травы ободряюще кивали, как бы говоря: все идет как надо. Прошагав метров двадцать, по какому-то наитию Шибнев тихо произнес: «Ребята, надо рассредоточиться».

А в следующее мгновение грянул гром.

Нападение тигра начинается не с прямого контакта с ним, а с оглушительного рычания, обладающего сверхъестественной особенностью заполнять все пространство вокруг, так что совершенно непонятно, с какой стороны ждать беды. На близком расстоянии оно порождает такой страх, что душа уходит в пятки и внезапно изменяют все инстинкты самосохранения. При этом звуке и животное, и человек замирают, не в состоянии сделать ни шагу. Те, кому в силу обстоятельств приходилось неоднократно сталкиваться с тиграми — ученые и охотники, — утверждают, что тигриный рык пробирает все тело насквозь. Бывалые биологи клялись, что при этом кажется, будто земля уходит из-под ног. Один русский охотник, застигнутый врасплох, услышав рычание, подумал, что где-то рядом прорвало плотину. В общем, тигриный рык чем-то похож на стихийное бедствие; он наполняет смыслом выражение «страх Божий». Удэгеец Юрий Пионка назвал рычание, огласившее поляну в тот день, душераздирающим. «Мне случалось слышать тигра в лесу, — сказал он, — но никогда еще я не слыхал ничего подобного. Этот звук дышал угрозой, внушал ужас».

Дальнейшее не заняло и трех секунд. Еще мгновение назад тигра нигде не было видно, и вот он уже распростерся в прыжке. Взгляд тигра разрывает душу так же, как его клыки — плоть. Хищник, не отрываясь, смотрел на Труша: именно его он избрал своей жертвой и был уверен, что не промахнется. Он летел на него, стартовав метрах в десяти, однако Труш, накрытый страшным рычанием, словно лавиной, успел приставить ружье к плечу. А потом все исчезло: и поляна, и обступивший ее лес. В сознании Труша осталось только черное дуло ружья, на конце которого полыхали ненавистью желтые глаза и сверкали зубы, нарастая с каждой долей секунды. Труш нажал на спусковой крючок, но занесенную для смертельного удара когтистую лапу этим было не остановить.