Арман Лану - Пчелиный пастырь

Царица движется вперед, закованная в броню своего величия. Коронование и бойня. Охваченная великим гневом, она, как сомнамбула, направляется прямо к первому зазвучавшему саркофагу и пронзает соперницу. Отступает. Работницы сторонятся. Тогда первая новорожденная замечает, что у нее появилась еще одна соперница. У этой уже есть придворные, офицеры и стража. Этот клан с каждой секундой становится все более могущественным. Царица идет вперед. Гудение разделившегося народа звучит громче. Они наносят друг другу оскорбления. Оружие скрещивается. Борьба продолжается до полной победы Царицы над последней новорожденной. Мертвая Царица — это всего-навсего мумия, все еще перетянутая своими пеленами. Прощай, манекен.

Победительница, гнев которой до сих пор не иссяк, ломает несколько пустых ячеек. Ее клич прокатывается по всему Городу. Ответа больше нет. Подметальщицы убирают трупы.

Движение в улье восстанавливается. Кинжалы возвращаются в свои живые ножны. Без убийств в духе расиновских трагедий не существует не только история человечества, но даже история пчел.

Пятого июля с наступлением ночи появился Пюиг. Ни капли жиру не было в этом теле, как у пиренейской серны, состоящем из одних мускулов. Велосипедист, приятель трабукайров ничуть не ослабел — напротив, окреп, но его моральное состояние оставляло желать лучшего.

— Я не смог пробраться в Вельманию даже ночью! Мне нужно было отыскать в лесу Батерские рудники! Немцы все еще там, на высоте тысяча восемьсот метров! Они обстреляли Корталетское шале.

Эти новости сразу же определили место для нового пчельника, а раньше Эспарра колебался в выборе между тремя местами.

— Ты перебираешься в Испанию?

— Нет, я остаюсь. Они взяли моего зятя и человек пятнадцать активистов. Их заключили в Крепость. Воображаю, в каком они сейчас состоянии! Да, боши приспосабливаются к обстановке куда быстрее, чем можно было от них ожидать! Знаешь, Эме, среди арестованных жандармский старшина из Баньюльса — тот самый, который так тебе не понравился!

— Толстяк Крюэльс?

— Теперь он похудеет, бедняга!

Пюиг стал курить еще больше, пальцы у него пожелтели.

— Курева почти не осталось. Придется совершить налет на какую-нибудь табачную лавку!

Эме открыл пачку с галльскими секирами и протянул ему. Пюиг чуть помедлил, потом рассмеялся нервным смехом:

— Условный рефлекс, согласно Павлову! Ну и дерьмо! Такое давали вам в лагере?

— Такое давали в армии.

— В Компьене ты будешь получать их сколько душе угодно.

— Я не собираюсь ехать в Компьен.

— Ну, извини!

— Нет, ты правильно сделал, что заговорил о Компьене. Начальник канцелярии министерства ждет меня в Париже двадцать пятого. То есть через двадцать дней. Дело принимает скверный оборот.

Сигарета Пюига косо торчала из его тонких губ.

— Что с тобой? — ласково спросил его Лонги. — Есть что-то еще, а?

— Беда в разногласиях. Товарищи на все смотрят по-разному.

У Эме вертелся на языке один вопрос. Но он сдержался. А Пюиг продолжал:

— Я тебе сказал, что не собираюсь в Испанию. Вернее, так: я не хочу, чтобы мне пришлось перебираться в Испанию.

Пюиг откинулся на спинку сломанного стула, стоявшего подле камина, и стал раскачиваться.

— Последние приказы носят совершенно категорический характер. Никаких серьезных операций. Только геррилья. Не давать покоя. Нападать только в расчете на полный успех. Никаких партизанских частей. А ребята, которые бегут в партизаны из Службы трудовой повинности, только этого и требуют! В конце концов, там, в Монпелье, может быть, и правы.

Много времени спустя Эме узн а ет, что Восточные Пиренеи, Гар, Эро, Од и Лозер входили в ту пору в Третью подпольную организацию с центром в Монпелье. Коммунисты составляли там большинство, но им приходилось считаться с самыми различными элементами.

Пюиг тщательно погасил окурок, вытащил из кармана коробку из-под леденцов, открыл ее и насыпал туда табаку.

— Да оставь себе всю пачку! — сказал Эме. — Здесь я курю меньше.

Он задумался. Какими бы разными по характеру и по убеждениям ни были Эсперандье и Пюиг, оба они, видимо, придерживались в Сопротивлении выжидательной тактики, только первый одобрял ее, а второй хулил.

— Обидно думать, что они неправы, но я именно так и считаю, — продолжал Пюиг. — Нельзя быть лояльными по отношению к немцам. Их надо карать повсюду, где только они проявят неосторожность. Нельзя пускать их в горы выше двух тысяч метров. А иначе они нам дадут прикурить.