Арман Лану - Пчелиный пастырь

С июля 1943 года нажим союзников усилился. Канадцы требовали, чтобы канадских подданных перевели на вольное положение или прямо отправляли в Северную Африку. Позиция Испании — неблагожелательный нейтралитет — была прекрасным показателем того, как эволюционирует война.

Если бы Эме Лонги арестовали; он, не имея документов, оказался бы теперь в лучшем положении, чем то, в каком он очутился бы год назад. В крайнем случае ему грозила бы прогулочка в лагеря Рокальора или Миранды-на-Эбро. Что ж, это только обогатило бы его лагерный опыт!

Они с Эсперандье обсуждали этот вопрос, когда понадобилось давать инструкции Люнетту. Майор хотел сделать Лонги летчиком. Он твердил об этом постоянно. А Эме желал сохранить верность своему роду войск — пехоте. Оставалось лишь одно решение — канадское подразделение, которое совершило рейд на Дьепп. Таким-то образом он и превратился в лейтенанта Эме Лонжюмо из батальона Мон-Рояльских стрелков, которым командовал подполковник Менар. Вместе с 5000 соотечественников он высадился во Франции 18 августа 1942 года. Целых двадцать четыре часа провел он в аду, его ранили. Задача заключалась в том, чтобы сделать его военнопленным — он и сделался военнопленным! Эта нотка юмора в его выдуманных похождениях определила выбор легенды. Излечившись от раны, он бежал. Надо было только не выходить за рамки этой легенды.

И однако, Лонги тревожился за исход операции, потому что ее не одобрял Капатас. Он считал, что проход через Лас Ильяс засвечен. Тем не менее он вручил Эме песеты и доллары в обмен на французские деньги, которые были не очень-то в ходу по ту сторону гор. Эме сразу понял, почему Капатас так болезненно переживал то обстоятельство, что жена наставила ему рога именно с таможенником. Его главной страстью после пчел была контрабанда. Совсем молодым он начал контрабанду сигаретами, а теперь занимался контрабандой людьми.

Первое осложнение произошло около железнодорожного моста. Мост охранялся, приходилось идти вброд. Это было легко. Река почти совсем обмелела. Когда спустилась ночь, они перешли через дорогу. У Эме сложилось впечатление, что движение здесь оживленное.

Вопреки предположениям Пюига они вошли в Рейнес. Со двора у почтальона они угнали грузовичок почтового ведомства и бросили его лишь за милю от Лас Ильяса. Эме был удивлен такой неосторожностью, но у Пюига, уж конечно, были свои соображения.

В трех километрах от Лас Ильяса они зашли в будку путевого обходчика. Было одиннадцать часов. В деревне над ними мигали огоньки — без сомнения, в квадратном доме, занятом немцами, и еще выше — на постоялом дворе, ныне — гостинице «Трабукайры». Граница была еще выше, в лесу.

— По-моему, перейти ее будет нетрудно.

— И охранять тоже нетрудно, — отвечал озабоченный Пюиг.

С ними было двое испанцев и двое французов постарше — их Эме знал только по именам — Люсьен и Фернан. Вчера ночью они пришли на хутор. Они были из Монпелье.

Примерно в половине двенадцатого над их убежищем прокатилось с десяток выстрелов. Тишина лесов, на мгновенье наполнившаяся криками птиц, снова воцарилась в горах. Луна только что поднялась. Они слышали, как на равнине пробило полночь. Огни в Лас Ильясе, кроме огней в большом доме, погасли.

— Пошли, — сказал Пюиг.

Эме последовал за ним. За будкой, где курили их невидимые спутники, возвышался старый крест, который мягко освещало небесное светило. У подножия креста была сделана надпись, которую Эме пытался разобрать. Пюиг помог ему:

AQUI MATARON A UN HOMBRE

— «Здесь убили человека». Трабук…

Они были в миле или в полутора милях от того места, где учитель из Вельмании так долго говорил на свою любимую тему.

— Внимание! — сказал Пюиг. — Может быть, это он.

Очевидно, он что-то услышал. Они вернулись в будку.

Лонги заметил быстро промелькнувшую группу всадников. Послышался совиный крик и снова топот, но уже не такой быстрый. Сова. Всему маленькому отряду пришел на ум поистине шекспировский вопрос: настоящая это сова или нет? И ответом могла быть смерть.

— Я пошел, — сказал Пюиг.

Луна касается пихтовых стволов. Пюиг исчез. Проходит несколько мгновений. Тень колышется, и в колдовском свете всплывают два силуэта. Пюиг и ребенок. Мальчишка, должно быть, бежал от самой деревни.

— Там боши!

Он старается говорить убежденно, как взрослый, и это трогательно. Это Пьерро Саньяс, старший сын трактирщика. Отец прийти не смог. Немцы разъярены. Предусмотренная смена караула действительно состоялась сразу после полудня, но часов в шесть произошло столкновение между немецкими таможенниками, которые удержали занятые позиции, и группой каких-то людей. Не успела эта группа приблизиться, как двоих уже ранило.