Чарльз Сноу - Дело

Я слышал, как, взяв трубку, он сказал: «Да, я могу прийти. С удовольствием». Последовал еще один вопрос, на который он ответил: «У меня сейчас мой брат Люис — может, возьмем его?» Затем Мартин положил трубку и сказал: «Казначей заканчивает составление каких-то актов о передаче имущества и просит нас прийти и расписаться».

— Он работает в воскресенье?

— Для него это лучшее удовольствие, — ответил Мартин с насмешливой, но дружелюбной улыбкой.

Не успели мы ступить на лестницу канцелярии, находившейся в том же дворе, как дверь распахнулась, и на пороге появился ожидавший нас Найтингэйл.

— Очень рад, что вы согласились прийти! — Он пожал мне руку. Поздоровался он со мной с подчеркнутой официальной вежливостью, словно боялся показаться недостаточно любезным. Теперь это у него получается гораздо лучше, чем прежде, подумал я. Мы никогда не ладили, пока оба жили здесь в колледже. Если у меня был когда-нибудь враг, то это был он. Теперь же он пожимал мне руку с таким видом, точно мы были если не друзьями, то уж, во всяком случае, добрыми знакомыми.

Ему было под шестьдесят, но светлые волнистые волосы его оставались по-прежнему густыми, и вообще он сохранился прекрасно. В нем не осталось и следа прежней натянутости. Я не раз слышал от Мартина и от других, что жизнь этому человеку спасла война. Когда я впервые познакомился с ним, это был неудавшийся ученый и озлобленный холостяк. Но он относился, по-видимому, к категории людей, для которых война оказалась родной стихией. Всю войну он провоевал в очень тяжелых — невообразимо тяжелых для человека его возраста — условиях; был награжден — так же как и в 1917 году — орденом и к моменту окончания войны получил первый генеральский чин. Мало того, попав в госпиталь, он умудрился жениться на медицинской сестре. Когда он вернулся, все в колледже решили, что с ним произошло чудесное превращение. Это так поразило членов совета, что они захотели обязательно что-нибудь для него сделать. Как раз в это время скоропостижно умер казначей колледжа, и почти единодушно — во всяком случае, так я понял — было решено назначить на освободившееся место Найтингэйла. Все уверяли, что он беззаветно любит свою работу. Ни один хранитель казны колледжа не проводил никогда в канцелярии столько времени. Он провел нас к себе с деловитым и гордым видом.

— Простите, Мартин, — сказал он, — что мне пришлось затащить вас сюда, но мешкать с такими вещами не следует.

— Ну еще бы, трудно представить себе, чем это могло бы кончиться, — поддразнил его Мартин. Меня несколько удивило, что они в таких тесных дружеских отношениях. С другой стороны, пора мне было знать, что, когда два человека не переносят друг друга, как мы с Найтингэйлом, безо всякой на то причины или если существующие причины недостаточны, чтобы оправдать столь сильную неприязнь, один из них нередко старается как-то загладить это приятельскими отношениями с человеком, близким его недругу.

Канцелярия казначея была похожа на адвокатскую контору. Вдоль стен стояли нагроможденные один на другой металлические, выкрашенные в черный цвет ящики, на которых резко выступали ярко-белые надписи. Из окна были видны главное здание колледжа и резиденция ректора — свежеокрашенные и золотившиеся в лучах осеннего солнца. В комнате сильно пахло расплавленным сургучом.

— Не знаю, Мартин, случалось ли вам присутствовать при приложении печати, — назойливо продолжал Найтингэйл. — Боюсь, Эллиот, что тут нам придется обойтись без вас, — он повернулся ко мне. Он наслаждался и всей этой церемонией, и точным соблюдением ритуала. — Только действительные члены совета имеют право ставить свою подпись под печатью колледжа. Боюсь, что, когда я прикладываю печать, бывшие члены для нас просто не существуют. — Он торжествующе усмехнулся.

Сургуч в форме отсвечивал темно-красным; он попробовал его кончиком пальца. Уверенно, с присущей ученым точностью движений он наложил сверху покрытую облаткой печать, закрыл форму и понес ее к старинным чугунным тискам. Повернув дважды рукоятку тисков, он сдавил форму, затем вынул ее, снова положил на стол и открыл.

— Если оттиск не удался, мне, конечно, придется проделать все это еще раз.

Он придирчиво рассматривал сургуч.

— Нет, все в порядке, — воскликнул наконец он.

По правде говоря, назвать полученный результат замечательным было трудно, так как с обеих сторон оттиска пристала бумажная облатка; какие-то вдавленные линии — что-то вроде слабо намечающегося рисунка, притиранием скопированного с медной пластинки, — вот и все, что можно было разглядеть.