* * *
Этот день навсегда запомнился Сохрабу. Он учился тогда на четвертом курсе. Было начало сентября. Сохраба вызвали в комитет комсомола. Секретарь Сейфали встретил его хмуро. На приветствие не ответил и сухо бросил:
— Садитесь!
Что случилось? Всегда Сохраба встречали здесь приветливо, сжимали руку, улыбались. Отношения с секретарем у него были дружеские — давно ли Сейфали твердил без устали: «Ты наша гордость, Сохраб!» Так что же произошло?
Раздумывая над столь неожиданным приемом, Сохраб тяжело опустился на стул. Сейфали сидел перед ним важный, строгий, не поднимая глаз от бумаг. Лицо было мрачным, казалось, черные тучи окутали его. Сохраб понял: разговор предстоит не шуточный.
— Решением бюро вы исключены из комсомола! — все так же, не поднимая глаз, отчетливо произнес Сейфали.
Сохрабу уже показалось, что голос принадлежит приведению, так непохож он был на живой и мягкий голос Сейфали. И почему вдруг «вы», да еще такое пренебрежительное? Может, это дурной сон?
— За что? — улыбаясь, спросил он, уверенный, что это просто шутка.
— Повторяю: таково решение бюро…
— Но какое же решение без меня?! Это против устава! Комсомолец должен присутствовать, когда решается его судьба…
— Не отнимайте у меня время!
Сохрабу показалось, что сердце его перестало биться. Сделав над собой нечеловеческое усилие, он повторил еле слышно:
— За что, Сейфали?
— Не Сейфали, а Халыгов!
Да что же происходит? Были друзьями, разговаривали о самом сокровенном, почему вдруг официальный тон, грубость? Примириться трудно, но, видно, этого требовали какие-то загадочные обстоятельства, которые сейчас объяснят ему. И Сохраб переспросил:
— За что, товарищ Халыгов?
— Я вам не товарищ!
Это уже было оскорблением, и, поднявшись с места, Сохраб, не выдержав, крикнул:
— Кто дал вам право оскорблять меня? Извольте объяснить!
— Объяснить? — На сумрачном лице Сейфали проступила насмешливая улыбка. Подняв голову, он с презрением оглядел Сохраба. — Сын врага народа не может находиться в рядах Ленинского комсомола! — громко ответил он.
— Что?! — У Сохраба перехватило дыхание.
Голос Сейфали стал еще суше, еще резче:
— Ваш отец арестован как враг народа.
Сохрабу показалось, что на него валится потолок, ноги подкосились, он с грохотом рухнул на стул, устремив на Сейфали непонимающие, полные отчаяния глаза. Наконец, немного придя в себя, Сохраб крикнул:
— Это несусветная ложь! Вы что-то путаете! Десяти дней не прошло, как я вернулся из дома…
Сейфали горько усмехнулся:
— Десять дней — срок огромный. В нынешних условиях каждый час может стать роковым…
— Но это клевета! — Спазм сдавил горло, и Сохраб добавил тихим, просящим голосом: — Сейфали, ты знаешь моего отца, бывал у нас, знаком с ним…
— Очень сожалею, что знал его недостаточно!
— Но его народ знает! — Сохраб понял: бессмысленно искать сочувствия у Сейфали, и продолжал спокойно, с достоинством: — Человек, двадцать лет состоявший в партии, задолго до победы революции отдававший ей все силы, не может быть врагом народа!
— Разговор окончен! Можете идти. — Сейфали поднялся из-за стола и протянул Сохрабу руку.
Сохраб в недоумении взглянул на нее. Что это должно означать? Сейфали прощается с ним? В голове мутилось, ничего не понимая, он тупо уставился в разгневанное лицо Сейфали.
— Комсомольский билет!
Так вот что означает протянутая рука! А Сохрабу так многое хотелось сказать! Все сказать! Может, тогда полегчало бы на душе. Но чего он добьется словами?
Дрожащими пальцами Сохраб стал шарить во внутреннем кармане, с трудом вытащил комсомольский билет, положил на стол и, повернувшись, медленными, нетвердыми шагами пошел к двери…
* * *
Сохраб не стал задерживаться в университете, не пошел на лекции, понимал: все равно из университета его исключат.
Как очутился на улице, Сохраб не помнил. В голове глухо и тупо гудело. Ноги не слушались, с трудом передвигая их, он дотащился до дома, где недавно снял комнату, готовясь к свадьбе. Комната маленькая: письменный стол и кровать — вот вся обстановка. Головная боль усиливалась, он с трудом повернул ключ и, не раздеваясь, повалился на кровать.
Отец…
Мургуз Султан-оглы был одним из самых старейших и уважаемых большевиков в Гянджинской округе. До революции долгие годы работал на Бакинских промыслах, а весной 1920 года, после установления в Азербайджане Советской власти вернулся на родину, где его сразу избрали членом Революционного комитета. Всю жизнь отдал этот человек борьбе за торжество советских порядков. Наступили годы напряженной классовой борьбы, и Султан-оглы принимал деятельное участие в разгроме антисоветских банд. Сохраб хотя и был тогда подростком, хорошо помнил это время. Сейчас, вспоминая отца, он видел его в кожаных брюках, коричневой гимнастерке, туго перепоясанного ремнем. Мохнатая баранья папаха надвинута до самых бровей, из-под которых глядели на Сохраба грустные, добрые, задумчивые глаза. Отец… Высокий, широкоплечий, чуть-чуть грубоватый. Тяжелый маузер в деревянной кобуре висит у него на поясе, мерно покачиваясь при каждом движении…
Читать дальше