Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Осторожно повернувшись на спину, Гюнашли взглянул на Вугара с легким укором:

— Я понимаю, успокаивать больного, пытаться рассеять его печаль — дело благородное. Но к чему эти преувеличения? Я никогда не был падок на похвалы…

— Я ничего не преувеличиваю, — краснея, ответил Вугар. — Это сущая правда.

Гюнашли медленно поднял руки и положил их под голову.

— Конечно же в развитии химической науки и промышленности нашей республики есть доля и моего труда. Жизнь моя прожита недаром. Однако истинный ученый не может довольствоваться только личными заслугами и достижениями. Я пришел к выводу, что по-настоящему счастлив только тот ученый, у которого есть продолжатели, который сумел вырастить талантливых учеников с большим будущим. Вот с этой точки зрения я счастлив. Я верю, что твое будущее будет блестящим, что ты пойдешь гораздо дальше меня и завоюешь в науке куда большие вершины. И в твоих победах будет продолжаться и моя жизнь как твоего учителя.

И хотя Вугара не могла не порадовать эта его уверенность, он со всей серьезностью запротестовал:

— Нет, профессор, где мне превзойти вас, я всего-навсего ваш ученик!

Гюнашли благодарно посмотрел на Вугара, и тот прочел в этом взгляде удовлетворение счастливого отца. Гюнашли успокоенно прикрыл глаза и спросил ровным голосом, меняя тему разговора:

— Какие новости в научном мире?

— Все по-прежнему.

— А как твои дела?

— В полном порядке, профессор. Результаты нового катализатора оказались куда лучше, чем я ожидал.

— Очень рад! — уже совсем успокоившись, сказал Гюнашли. — К сожалению, болезнь свалила меня в неудачное время, ничем не мог помочь тебе на последнем этапе.

— Ничего, профессор, победу отпразднуем вместе!

Брови Гюнашли сдвинулись, голос стал печальным:

— Если позволит госпожа смерть…

— В этом не может быть сомнения, профессор! Госпожу смерть так шуганем от ваших дверей, что она больше сюда не вернется!

Высвободив из-под головы одну руку, Гюнашли знаком подозвал Вугара:

— Сядь-ка поближе, мне надо сказать тебе еще что-то очень важное.

Вугар пододвинул стул. Гюнашли начал издалека:

— Сам знаешь, я люблю тебя, как родного сына. Я говорил тебе, что ты мое будущее. Вот я и хочу дать тебе несколько советов. Кто знает, что случится со мной завтра, может, голова моя уже не поднимется с подушки… Прошу, не прерывай меня… Говорят, завещание — это облегчение. Слушай. И, сосредоточившись, сделав паузу, он продолжал глухим надтреснутым голосом: — Я хочу, чтобы ты не повторил допущенных мною ошибок, будь более проницательным и, как я, не заблуждайся в людях. А главное — защищай свои идеалы, то есть будь не только стойким, но и умей бороться за них. В нашей среде еще хватает завистников, бюрократов да и просто обывателей. Они ненавидят талантливых людей. Вот почему не только в научной деятельности, но и в повседневной жизни, так сказать на обоих фронтах, ты всегда должен быть принципиален. Это первый мой тебе совет…

Он запнулся, стиснул зубы, словно преодолевая нестерпимую внутреннюю боль, и долго молчал.

— А второй мой совет, — наконец заговорил он, — постарайся построить свою семью на основе взаимной любви. Нормальная семья — это особенно важно для тех, кто целиком посвятил себя науке, творчеству. Рядом с тобой должна быть женщина, которая понимала бы тебя с первого взгляда, с первого слова, по глазам твоим угадывала, что происходит в твоей душе. Короче, жила и дышала бы твоими мыслями, твоими стремлениями. Поверь, это очень важно, иначе…

Лицо его перекосилось, он не в силах был закончить фразу. Но Вугар все понял: «Иначе ты будешь посрамлен и опозорен, как я, и останешься на старости лет один-одинешенек…»

Вугар печально молчал, а Гюнашли снова отвернулся. Кипарисы виднелись в окне, ровные, прямые, в заходящих лучах солнца явственнее стала желтизна одного и яркая молодая зелень другого, и Гюнашли, не отрывая от них взгляда, прошептал:

— Помни, высота — это тоже красота. Человек должен жить с высоко поднятой головой…

Когда Вугар вышел из больницы, город уже зажег огни. На ярко освещенных улицах горели витрины, от пестрых реклам рябило в глазах.

По обыкновению, он шел домой пешком. Настроение профессора расстроило его, он никак не мог смириться с тем, что этот человек, перед которым он преклонялся, пал духом. Вугар шел, опустив голову. Вдруг, уже в центре, ему показалось, что он слышит голос Исмета, своего молочного брата. Отвлекшись от невеселых мыслей, он огляделся. После возвращения из села он с Исметом еще не виделся, а ему хотелось многое высказать брату. Однако вблизи он никого не увидел, тротуар был пуст. Впереди, шагах в двадцати — тридцати от него, шли двое молодых людей. Различить сразу, кто из них парень, а кто девушка, было невозможно: удлиненные пальто и джинсы, одинаковые, рассыпавшиеся по плечам темные волосы. Даже туфли на платформе, искажающие походку, были одного фасона. Вугар решил, что обознался. Он и представить себе не мог, что его братец так неузнаваемо переменился. Однако не прошло и минуты, как он вновь услышал с детства знакомый голос. Вугар напряг внимание. Нет, на этот раз он не мог ошибиться: это был голос Исмета. Вугар ускорил шаги, обогнал молодых людей и, обернувшись, буквально остолбенел. Пушистые бакенбарды окаймляли лицо Исмета до самого подбородка. Скрывая губы, свисали густые усы. Завитая в парикмахерской челка доходила почти до бровей.