Анатолий Медников - Открытый счет

„Кто это?“ — чуть было не вырвалось у Зубова, но, спохватившись, он испугался, что таким вопросом может выдать себя. По тому напряжению, сковавшему толпу, которое ощутил и он сам, по серьёзным лицам гитлерюгенд, стоящих в кругу света, Зубов понял: этого штурмбанфюрера здесь знают все.

— Фюрер осуществляет высшую форму стратегии, — громко сказал он, и Зубов заметил, как при этом тёмные брови-гусеницы эсэсовца сдвинулись к переносице. — Только маловеры и предатели могут сомневаться в нашей победе!

— Карл Мунд, — шепнул Вендель, — это он сам.

Зубов вспомнил всё, что он знал об этом эсэсовце, и его охватил холодок волнения от чувства внезапной удачи и одновременно усилившейся опасности и оттого, что он видит так близко и с внутренней усмешкой может слушать разглагольствования того, кто принадлежал к нацистской элите.

— Господа, доблестные воины в Шведте! — выспренне продолжал Мунд. — Мы должны знать, что наша окончательная победа будет, конечно, стоить нам неизмеримых жертв. Наши герои-солдаты умирают прекрасной смертью. Час искупления настал, но это и час испытаний! Фюрер скоро даст нам новое чудесное оружие!

Зубов оглянулся. Он хотел бы увидеть лица стоящих рядом с ним. Молодые и старые. Что написано на них: вера, фанатизм, ирония, равнодушие?! Неужели эти вопли о „новом оружии“, гении фюрера, его мистической интуиции, — неужели всё это бредовое варево, замешенное на мутной водице нацистской патетики, может ещё найти отклик в душах солдат, согнанных бомбёжкой в этот подвал?

Что мог видеть Зубов в подвале — только затылки да в полумраке лица тех, кто находился за световой чертой у стола. Но настроение аудитории Зубов чувствовал. Бредовый пафос Мунда явственно будоражил толпу в бомбоубежище, её завораживала истерическая экзальтация громогласного штурмбанфюрера.

Кто-то в тёмных углах повторял за ним слова, кто-то повизгивал от восторга. И, почувствовав свою власть над аудиторией, Мунд начал бросать в толпу обрубленные фразы, не заботясь об их связи, смысле, ясности.

— На первый взгляд всё выглядит ужасно, но это только для маловеров, — вопил он, — меня ничего не может потрясти! Наша вера становится только сильнее! Наконец-то у нас начинается тотальная мобилизация всех сил. Мы двинем наши железные резервы! Гитлерюгенд и фольксштурм — их нельзя недооценивать. Мальчики фюрера!..

Мунд передохнул, и в это время открылась железная дверь, в убежище внесли двух раненых. В подвал проник свежий воздух, в нём был запах гари и горячей пыли. На площади рвались бомбы.

Раненые стонали, на них зашикали, — мешали говорить Мунду. И тогда он вытянул руку, царственно взмахнул ей, как бы отодвигая носилки куда-то в сторону… И заговорил о расовом инстинкте, который является истинно немецким оружием в борьбе.

— Для нас, немцев, решает раса, сначала раса, потом способности и характер. Все эти добродетели мы находим в различных классах нашего общества, ибо расовый вопрос для нас и есть вопрос классовый. Мы хотим и создадим из наших ребят молодых львов, не знающих страха, не заражённых гуманизмом, мы создадим истинную молодую гвардию Гитлера и сделаем, таким образом, большое дело…

И Зубов вдруг вспомнил. В одном из последних приказов Гитлера в армии, и только на Восточном фронте, вводился институт национал-социалистских руководителей офицеров, так называемых НСФО. Эти отборные кадры проверенной нацистской элиты имели задачу укрепить моральный дух армии, поколебленный непрерывными поражениями.

Ранее нацистской обработкой солдат занимались сами командиры частей. Однажды в нашем лагере для немецких военнопленных, куда по делам службы приехал Зубов, он попросил бывшего капитана пронести показательную беседу со своими бывшими солдатами.

— Делайте всё так, как вы бы делали в гитлеровской армии, — сказал Зубов капитану.

Тот долго отнекивался, пока не получил заверение в том, что ему ничто не грозит. Затем собрал солдат, посадил в кружок на лужайке и начал речь, очень похожую на ту, что произносил Мунд. И когда капитан в конце вдруг резко спросил сидевшего около его ног солдата — верит ли он, истинный немец, в победу великой Германии? — солдат вскочил на ноги и по старой привычке, вытянув руки по швам, выкрикнул: „Яволь, господин гауптман!“ Так же ответил и другой, и третий…

И Зубов подумал о Венделе. Как он чувствует себя в этом убежище? Коммунист в прошлом, но в прошлом и гитлеровский солдат. Сколь прочен его душевный иммунитет против националистической отравы?