Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Матушка попросила, чтобы я на выходные взял Геракла, если могу: они собрались в Краков – Зигмунт, дядюшка и она, потому что когда начнется химия – неизвестно, когда она еще сможет, а она хочет съездить на могилу родителей отца. Она понимает, что я занят, и отдает себе отчет, что это большая нагрузка…

Я поехал за уродиком.

Вот уж не думал не гадал, что когда-нибудь наступит такой момент, когда я буду радоваться, что он проведет со мной хотя бы два дня. Он крутился вокруг, а хвост, словно вентилятор, махал с такой скоростью, что я волновался, как бы он не оторвался. У нас с ним есть целая пятница, суббота и воскресенье.

И Аня сказала, что придет завтра после обеда, потому что ей надо наконец показать мне свои фотографии.

Я закончил разметку, надеюсь, получилось неплохо. Еще немного посижу над деталями, а со среды начнется у меня дурдом, так что остались последние несколько свободных денечков.

Хорошо, что у меня есть работа, – так я не буду думать слишком много о других вещах. Когда человек занят – он может дистанцироваться. И я, может быть, смогу. А может быть – нет.

Потом я получил смску от Марты. Она написала, что… может встретиться со мной завтра или послезавтра около двух. Если я хочу.

Я ответил, что, может быть, завтра, что я благодарен, и спросил, где.

Она написала, что кафе «Тобрук» кажется ей подходящим местом.

Я еще раз поблагодарил и подтвердил, что обязательно буду.

Время и место никакие, обеденная пора, то есть во время рабочего дня, а место встречи – кофейня. То есть мы выясним отношения – и расстанемся быстро и окончательно.

Ну… ладно.

Мне надо с ней поговорить – если она готова будет меня выслушать.

Я думал, что обрадуюсь.

Но почему-то мне совсем не радостно.

Чувствую себя как веретенник.

Веретенник – это такая птичка, самая крупная среди тех, кто совершает длительные перелеты. За восемь дней она пролетает больше одиннадцати тысяч километров. Летит такая кроха через океан, без остановок, без еды и питья, худеет до состояния скелета, желудок сжимается, а сердце увеличивается почти на треть. Самочку веретенника окольцевали и выпустили с Аляски. И она летела до Новой Гвинеи восемь дней. Прилетела худющая, уставшая, наполовину уменьшившаяся.

Вот и я как этот веретенник.

Только мое сердце стало меньше на треть, несмотря на долгую дорогу…

Я сидел напротив женщины своей мечты.

Она похудела и выглядела так, будто была моя. Но моей не была.

Она мне даже руки не подала для приветствия.

– Аська сказала, что твоя мама тяжело больна. Мне очень жаль.

То есть она вот так собирается себя вести? А другого способа нет? Впрочем, чего я еще мог ожидать – что она бросится мне на грудь? Нет, конечно.

– Марта… – начал я. – Я хотел бы тебе объяснить, что произошло…

– Я не уверена, что меня это интересует. Теперь уже скорее нет.

Каждое ее слово было полно равнодушия и отвращения.

Алину я не бросал, а ее бросил. И она совсем не была равнодушна – ей было очень больно.

– Я бы очень хотел, чтобы ты меня выслушала…

– А зачем, Иеремиаш? Зачем и почему я должна тебя слушать? Почему вдруг, с какой стати ты должен снова быть важнее, чем все остальные?

Я умолк. Она, наверно, была права.

– Не знаю, – признал я.

– У меня сейчас совсем другая жизнь, чем в январе, – сказала она.

Ну да – я же ведь даже не знал, а вдруг у нее уже кто-то есть.

Впрочем, это не имело значения.

– Я хотел попросить у тебя прощения за все и только…

– Сообщить мне, что это не твоя вина? Что это не ты велел мне собирать вещи и убираться? – голос у нее задрожал.

– Это была моя и только моя вина. Но я хочу, чтобы ты понимала, почему я это сделал. Возможно, это наш последний разговор, поэтому, пожалуйста, позволь мне рассказать все как было. Я хочу тебе кое-что показать…

Я не злился, не раздражался, что она не хочет слушать меня, – я бы и сам не стал себя слушать. Но я знал, что, раз она все-таки пришла, это мой единственный шанс, из которого, может, ничего и не получится.

Хотя я не был готов к такому повороту.

Компьютер лежал передо мной на столике. Я не открывал его – не мог без ее разрешения.

– Так показывай – и покончим с этим.

– Спасибо, – я действительно чувствовал благодарность.

Я открыл компьютер и зашел в свой почтовый ящик.

Показал ей фото. Ее глаза расширились, она молчала, а я начал говорить.

Я рассказал все как было. Не сказал только, что знаю, кто прислал мне это фото, это была лишняя информация. Я говорил о том, что со мной творилось, о своем бешенстве, о том, что сожалею, об ошибке. Я рассказал ей об отце – о том, что, скорее всего, из-за него так остро отреагировал на подделку, которую мне подсунули… говорил о том, что не проходит и дня, чтобы я не жалел о содеянном и не переживал, что так сильно обидел ее…