Серж Резвани - Загадка

— Генеральную репетицию? Да, нарочно не придумаешь. А в жизни, как говорится, всё бывает. Современные писатели…

— Вы называете так тех, кто мечтает увидеть свои произведения запечатанными в целлофановую пленку на прилавках магазинов? Давайте называть писателями тех, кто пишет… Только не говорите, что я пассеист… если бы я не верил в литературу и в то, что ее кто-то читает, я бы не стал вместе с вами разгадывать загадку «Урана». Разве то, что все литературное семейство Найев пошло ко дну, не является своеобразным знамением времени? Особенно когда знаешь, сколько произведений осталось на яхте, которая не пошла ко дну. Давайте примем это условие задачи, как принимаем увертюру, готовящую нас к основной музыкальной теме.

— Итак, вы взобрались по веревочной лестнице на борт судна, — прерывает его Следователь. — Оставим в покое аналогичные игры и сосредоточимся на странностях Франца Найя. Я прекрасно его помню — он приходил с остальными членами семьи в Морской клуб. Он казался довольно скромным и застенчивым. В тот день, когда спускали на воду последний «Уран», отец попросил его — не без иронии — объяснить собравшимся, почему у млекопитающих красная кровь, а не зеленая, как у гусениц. Да, я забыл сказать, что Лота Най слегка поранила палец о край бокала с шампанским — в Морском клубе всегда давали отвратительные бокалы. Франц улыбнулся и очень любезно, в нескольких словах, рассказал «историю крови». В тот день все столы были выстроены в ряд для банкета. Франц встал и сказал приблизительно следующее: «История крови начинается в океане. Небольшое количество кислорода в растворенном виде находится в морской воде. Живое существо захватывает его… или, — продолжил он с улыбкой, — вбирает вместе с водой, как медуза, которая носит в себе целое море, сообщающееся с океаном. У гусеницы же это крошечное внутреннее море закрыто, а такая среда благоприятна для появления металлических пигментов, задерживающих кислород. Потом, во время циркуляции, клетки орошаются этой жидкостью в память об океане, превратившемся в кровь». Поскольку он собирался сесть, Лота Най попросила его закончить эту маленькую импровизированную лекцию. «Существует логика, — сказал он, — к которой, в зависимости от обстоятельств, каждый раз прибегают представители животного мира, когда им приходится выбирать между случайным и необходимым. Понятно, что кровь должна течь по артериям. Но ничто не обязывает ее быть красной. Своим цветом она обязана гемоглобину, который переносит кислород, и протеинам, использующим способность железа задерживать его. Но могут быть использованы и другие металлы, как, например, медь, которая окрашивает кровь гусениц в зеленый цвет». Вот, практически слово в слово, я пересказал вам импровизированную лекцию Франца Найя.

— И вы сделали абсолютно точный его портрет! — восклицает Литературовед. — «Почему у нас не зеленая кровь?» Этот абсурдный вопрос великолепно характеризует его.

На следующий день все трое собираются в комнате у Литературоведа.

— А знаете, говорит Поэт-Криминолог, — ваши воспоминания о семье Найев не только продвигают наше расследование, но и совсем неожиданно привносят покой туда, где давно поселилась безысходность. Теперь я каждый вечер, вернувшись домой, пытаюсь развлечь свою жену подробными рассказами, услышанными от вас. «И что было сегодня?» — спрашивает она, как только я переступаю порог нашего дома. — «Сегодня, — отвечаю я, — Литературовед приоткрыл нам «водное окно». Но мне кажется, он умалчивает о том, что происходило между Францем и Лотой».

— Ошибаетесь, — улыбается Литературовед, — просто я до сих пор не уверен в некоторых вещах. Правда, этой ночью я узнал много нового о Франце и Лоте. Ее дневник нам рассказывает удивительную историю любви.

— Постойте-постойте, вначале я хочу выразить вам свою признательность. Моя жена заметила, что, как только я начинаю рассказывать о семье Найев, как только произношу «литературное семейство», наш сын начинает прислушиваться и забывает о своем старом тапке. Это необъяснимо, но мы уверены, что он тянется, напрягается и слушает, слушает. Нет, вы представьте, что этот ребенок, который почти все время хнычет, вдруг начинает покачивать головой и улыбаться на свой манер. Вчера вечером, когда я вернулся домой, он неожиданно разволновался и кинул в меня своим тапком. «Давай, рассказывай, — попросила жена глухим голосом, — рассказывай ему, посмотри: он весь внимание!» Не знаю, может, нам это только кажется и мы выдаем желаемое за действительное? Но это точно, что вот уже несколько дней он реагирует. И вчера вечером, когда мы с женой говорили об этой трагической гибели, наш ребенок, казалось, ловил каждое наше слово. Я, наверное, выгляжу смешным?