Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы

В. ПШЕНИЧНЫЙ

Архангельск 2015

В. Н. Пшеничный

Оле, любимой жене и другу, посвящаю

Настойчивое желание писать, заниматься литературным трудом навязчиво преследовало меня вот уже несколько лет, несмотря на почтенный возраст и скептическое отношение к этому занятию.

Поэтому в первых строках хочу осмыслить причины такой запоздалой страсти и обосновать их возможному читателю и самому себе. Жизнь в изобилии придумывала многочисленные предлоги и оправдания, позволявшие в очередной раз отложить, отодвинуть на завтра начало моих писаний: болезнь, поездки на отдых, ремонт автомобиля и даже колка дров и работа на огороде спасительно отодвигали желанное и одновременно пугающее занятие. Инстинкт, тем самым, спасал от вероятного разочарования и возможности отказаться от сладкого предвкушения заняться писательским творчеством. Человеческая психика, видимо, так устроена, что предвкушение желанных событий, ещё не состоявшихся, иногда сильнее и слаще, чем сами события.

Так, я неоднократно замечал, что размышления о предстоящей рыбалке, сборы, подготовка снастей, точка крючков, заготовка подкормки, наживки, выбор маршрута и способов лова зачастую чуть ли не желаннее, чем сам процесс рыбалки.

Далее я постараюсь неоднократно в своих текстах опираться на любимую тему о рыбалке, которая вошла в мою жизнь неразрывно и органично и является сильным катализатором [1] Катализатор — вещество, увеличивающее стабильность и скорость химической реакции. самой жизни.

Профессиональные литераторы, писатели не раз советовали в своих книгах и интервью: если у тебя есть возможность не писать, то лучше не пиши. Этим советом я и пользовался, но, учитывая, что жизнь практически прожита и отступать некуда, решился взяться за «перо».

Однажды в детстве, когда мне было лет семь-восемь и наша семья проживала в Карелии, в городе Петрозаводске, я сидел на холме, поросшем свежей зелёной июньской травой, внизу блестела вода речки Лососинки, в которой я только что удачно ловил краснопёрую плотву. Вдруг необъяснимый порыв заставил меня вытащить из внутреннего кармана куртки свёрнутую трубкой школьную тетрадку, расправить её на колене и огрызком карандаша запечатлеть восторг и радость от окружающей природы, свежего яркого лета, удачной рыбалки, от переполнявшего меня необъяснимого счастья. Помню точно, что это была проза, а не стихи, что само по себе было удивительно, и когда на следующий день я прочитал текст, разочарования не было, напротив, бацилла писательства утвердилась во мне.

В отрочестве, в юности периодически я брался за перо (в то время ещё писали металлическими перьями, макая их в чернильницу), и рождались неуклюжие стихи и реже — проза. Но суровый саморедактор был беспощаден к этим творениям, и они безнадежно валялись в «долгом» ящике, пока уже в зрелом возрасте я не сжёг эти тетради в печи.

Мои самые ранние, смутные воспоминания детства безрадостны, темны и тоскливы: тусклый электрический свет, мигающее пламя керосиновой лампы и запах керосина, серые морозные сумерки, скрип саней, на которых меня везут куда-то, сугробы, метель, холод, больничные палаты, запах дезинфекции.

Я родился в конце мая 1942 года. Если отсчитать девять месяцев назад, то получится, что моё зачатие произошло в сентябре 1941 года, когда уже семьдесят дней Вторая мировая война безжалостно перемалывала судьбы людей на территории СССР.

Наша страна находилась на дне самого значительного и глубокого за всю войну катастрофического провала. Уже были миллионы пленных и убитых солдат и мирных граждан, уже полностью развеялись ожидания скорой и бескровной победы, ещё не было военных успехов, уже свирепствовали голод и всеобщая неустроенность. Поэтому через десятки лет я невольно ощущаю жуткий страх и отчаяние мамы, обнаружившей и проклинающей свою беременность и меня вместе с ней. И только благодаря суровому запрету абортов Великого Вождя народов, моего заочного отчима, вопреки здравому смыслу, вопреки ужасу мировой катастрофы я все же появился на свет. Но этот ужас, необъяснимый, интуитивный, подсознательный, впитанный с молоком матери, преследует меня всю жизнь.